– Давай говорить об этом спокойно, – продолжала она. – Если я не буду счастлива с тобой, то ведь и ты будешь чувствовать это. Не надо никаких жертв.

Он пробормотал что-то.

– Я больше не могу, – бессильно прошептала она.

За дверью кто-то громко звал кошку и уговаривал её вылезти из-под буфета. Пыльный солнечный луч пронизывал комнату и дробился зелёными брызгами в стеклянной вазе.

– Но ты не сердишься на меня?

Он глубоко вобрал воздух в лёгкие. Так бросаются в воду с большой высоты. Жизнь встала перед ним – Жизнь с большой буквы, и он собрал все силы, чтобы прямо взглянуть в её пустые глаза. Двадцать лет ходил он здоровый и никому не уступал дороги. А теперь ему оттяпало ногу, и надо потесниться. Ну что ж.

– Я не маленький, – сказал он слегка охрипшим голосом, – и знаю, почему мальчики любят девочек.

Она взяла его руку и прижала к щеке.

– Постарайся понять меня, милый. Мне так больно и так жаль тебя.

У него было только одно желание – выдержать до конца, не сдать, не распуститься. Это было маленькое, совсем крошечное утешение, но, кроме него, ничего другого не было. Что-то вроде папиросы, которую люди курят перед тем, как упасть в яму. Он тоже падал, но изо всех сил старался удержаться. Это был его последний ход, и он хотел сделать его как следует.

– Ты слишком много придаёшь этому значения, – сказал он почти спокойно.

– Правда? – спросила она с облегчением.

– Ведь не помру же я от этого.

– Я думала, что лучше сказать все прямо.

– Конечно, ты отлично сделала.

– Но ты всё-таки будешь мучиться?

Карты были сданы, и надо было играть.

– Не буду, – сказал он, сам удивляясь своим словам. – Конечно, жалко, что эта интрижка не удалась, но что делать? Не беспокойся за меня.

– Интрижка? – проговорила она с расстановкой.

– От этого не умирают.

Она выпрямила грудь и откинула волосы с лица.

– Я сегодня не спала ночь. Это было самое ужасное – решить. Я никогда не забуду этого.

Надо было кончать как можно скорей.

– По совести говоря, – сказал он, храбро глядя ей в глаза, – эта история мне самому немного надоела. Слишком долго – целых два месяца.

Она встала.

– Что ты сказал? Надоела?

– Да.

– Вот как? Это для меня новость.

– Ну что ж!

– Я думала, что ты меня любишь.

– Хм. Я не знал, что ты придаёшь этому такое значение.

Она нервно стиснула руки.

– Это неправда, – воскликнула она, волнуясь. – Неправда, слышишь? Ты любил меня все время. Ну, скажи, любил?

В нем горячо забилась кровь. Какой вздор, – конечно, любил и больше всего – в эту именно минуту.

– Немножко, – сказал он из последних сил.

– Матвеев, неправда!

– Я просто забавлялся. В Чите нечего было делать.

– Ты сейчас это придумал?

– Ну как хочешь.

Он с удивлением заметил, что у неё выступили слезы.

– Как это гадко, – сказала она порывисто. – Значит, ты смотрел на меня как на вещь, на пустяк? Ты шутил со мной? А я так волновалась, когда шла к тебе!

Она волновалась! Матвеев взглянул на неё холодными глазами и с горечью подумал о своей смешной и глупой судьбе. Но он не хотел казаться смешным.

– Я не хуже и не лучше других мужчин на этой грешной земле. Пахло жареным, и мне хотелось попробовать, – сказал он тоном опытного развратника.

Её брови высоко поднялись, и несколько минут она разглядывала его, как нечто новое.

– Однако, – медленно проговорила она, чувствуя себя униженной и глубоко несчастной. – Я никогда не думала, что была такой дурой. Надеюсь, между нами все кончено?

Он сказал, точно спуская курок:

– Все кончено.

Когда она ушла, он долго сидел на кровати, обхватив колени руками, и думал. Думал больше о себе, чем о ней, и все казалось ему новым, необычайным, пугающим.

Он погладил свою изуродованную ногу, оглядел костыли и вздохнул. Смешно подумать, он как будто не замечал этого раньше. Это надо было предвидеть, – ведь странно, чтобы молодая хорошенькая девушка вышла за него замуж, когда на свете столько ребят с крепкими руками и ногами… Теперь его место в обозе, – и она указала ему на это.

Через два дня он узнал, что такое настоящая скука. Это было как болезнь. Каждый час ложился на него непереносимой тяжестью, и к концу дня он чувствовал себя разбитым, как после хорошей работы. У него пропал сон и поднималась температура; Варя говорила – лихорадка, но Матвеев знал, что это такое. Безайс честно старался развеселить его и выдумывал какие-то игры, от которых скука становилась прямо-таки невыносимой. Он был повален и лежал на обеих лопатках, лицом вверх. Один раз он унизился даже до того, что стал строить домики из коробок. Безайс принёс карты, и они сели играть в «пьяницы». Они сыграли несколько партий, и Безайс смеялся так добросовестно, что Матвеев бросил карты.