Расстояние сокращалось. Между джипом и сумасшедшей кавалькадой. Я просигналил фарами — и дипломатический «мерседес» резко сманеврировал на шоссе. Едва не улетев в кювет, он развернулся и помчался от деревни Шереметьево. Преследователи переполошились, как куры на насесте. Если судить по тем воплям, которые неслись через «жучки» в наши уши. Уши вяли, ей-Богу. Оказывается, мои выражения — это младенческий лепет в солнечной песочнице.

Никитин умел считать — их преследовали две машины ГРУ. И они суетливо принялись повторять маневр посольского лимузина. И получилось так, что одно из служебных авто решило исследовать глубину российского кювета. И притормозило близ него.

Джип скользящим ударом помог служебной колымаге нырнуть в овражек. Нас с Полиной тряхануло, как при пятибалльном землетрясении. Мы высказали друг другу некоторые претензии. Ором. Полина: мол, предупреждать надо о своих действиях, фак’ю… Я: мол, предупреждал же, едрена мать!..

Пока мы выясняли отношения и приходили в себя, впереди по движению вспух огненный шар. Летучее облако пламени заклубилось в ночном пространстве. Нетрудно было догадаться, что мечта Никитина воплотилась в полном объеме. Я порадовался за товарища: хоть одна фантазия превратилась в реальность. М-да.

Когда мы приблизились к пожарищу, то увидели, как жидкая, огневая плазма пожирает автомобильную коробку и четыре корчащиеся в ней фигуры, похожие на восковые. Мне даже показалось, что я вижу мопсообразный профиль в кожаной кепочке.

— Боже мой, — простонала Полина и закрыла руками лицо. Наверное, на нее дурно действовал жар. — Меня сейчас вырвет…

— Открой дверцу, — посоветовал я. — А то Никитушке убирать блевотину хуже смерти.

— Идиот! — заорала девушка. — Убийцы!.. Выпусти меня!.. Сейчас же. Я требую!..

Это была истерика. Есть только единственный способ успокоить впечатлительную истеричку или беременную бабенку, потерявших всякий здравый смысл. Отчувств-с. И неприятных картинок жизни. Это легко шлепнуть по ланите, как любимое дитя по малиновой попке.

Как известно, женщины для меня — святое, однако есть такие ситуации, когда с ними надо действовать более энергично, а не просто говорить и в чем-то убеждать. Что слова — сор, гонимый ветром.

Я шлепнул девушку. Своей нежной ладошкой. Исключительно в профилактических целях. От неожиданности Полина ахнула. Вскрикнула от возмущения и обиды… и обмякла, как кукла, кинутая в угол комнаты.

— Извини, — сказал я. — Если не мы их, то они нас. Такая вот диалектика… Лучше тогда сиди дома, вышивай крестиком, вяжи носки…

— Прекрати, — огрызнулась. — Ты злой…

— Я добрый…

— Ты меня ударил?

— Любя.

— Ты меня не любишь?

— Люблю.

— Как любишь? Как сестру?

— Люблю… Не как сестру. А как…

— Ну как?

— Полина, прекрати… — заерзал на сиденье. Черт знает что! Ничего не понимаю. Что за фантастическая ночь? Какая гремучая смесь событий и выяснения отношений!

— А я тебя люблю. Не как брата. А ты ничего не видишь!

— Я… я вижу…

— Прости меня… — прислонилась битой щекой к моему плечу. — Я такая дура. Истеричка… Ко всему надо привыкнуть, да?

— Дура, но умненькая. Учишься на лету. Спасибо, помогла… Честно-честно…

— А куда мы сейчас?

— Как куда — к этой Оленьке! Я из нее душу… «Книга — сила!»

— Саша, второй час ночи… И потом, не надо из нее душу… — Порылась в кармане своей курточки. — У меня записка есть. От Рафаэля.

— Что?

Нет, если я благополучно доживу до утра… Это же какое-то издевательство над моими бойцовскими и морально-нравственными качествами. Победа будет за нами, но какой ценой? Девочка сделала меня, мужика, прошедшего метель, огонь, воду и вышку. Что же это происходит на свете, господа?

— Вот записка. Читаю: «Оленька, будь любезна, передай все Полине. Я уже улетел в теплые края. Спасибо».

— Летун хренов, — процедил я. — И ты молчала?

— Я дала слово. И потом, какая разница, мы же в одной команде. Делаем одно дело. Да, милый?

Ну, что тут сказать? Лучше промолчать. Чтобы окончательно не превратиться в олуха небесного.

Да, такого дельца, где бы меня так размазали, и не вспомнить. Но почему размазали? Кто виноват, что я не пролистывал сочинения А.С. Пушкина? Кто виноват, что моя рука тянется к пукалке, если собеседник начинает употреблять такие слова, как «экспансивный», «экспрессивный», «экскременты», «экономические реформы» и проч.? Кто виноват, что я настолько занят собой, что не вижу рядом родного человечка? Нет, видеть-то я его вижу, но боюсь ответственности. Да, трушу. Потому что проще, повторю, выдержать ближний бой в пустыне Гоби или в горах Алатау, чем выяснять отношения с тем, кто тебе дорог. И вызывает чувства всякие.