Нетрудно догадаться, что моим следующим культурным мероприятием было посещение «Националя». Москва мерзла от февральского, порывистого, мокрого ветра. Колеса автомобилей и прохожие месили грязную снежную кашу. Казалось, весь продрогший, сумеречный город потерял веру, что когда-нибудь наступят другие времена. Теплые. Как острова в океане.

Гостиница встретила меня праздничными огнями, нахохлившимися проститутками и строгими фельдмаршалами в ливреях.

— Эй, куда, молодой человек? — подал голос алешка [82] .

— Батя, бомба в здании, а вы хавы пооткрывали, — пошутил я.

— Бомба? Какая бомба?! — обмерли стражи у дверей.

— Авиационная, — брякнул я.

Тут к отелю подкатили два патрульных «мерседеса» с новогодними сигнальными огоньками на крыше. Как бы в подтверждение моих слов. И я смог спокойно продолжить свой путь. В гостиничных лабиринтах.

Найти человека в здании несложно. Как бомбу. Главное, чтобы он имел место быть. Тем более если его окружение похоже на него самого. Правда, высоким интеллектом спортсмены-братцы не обладали и принялись выпытывать, кто я такой и зачем мне Бармалей. Выразительно при этом играя дубовыми битами, решив, наверное, что моя голова самый удобный предмет для игры в бейсбол.

Пришлось доказывать обратное. С помощью «стечкина», который ржавел без работы. Знал, что оружие отрицательно действует на детскую психику, но, увы, я не Ушинский, это правда. Надо сказать, меня поняли сразу и соединили через космос с господином Бармалеем. Тот вспомнил меня, и я был любезно приглашен на прием. Что само по себе было приятным событием.

Кабинет напоминал выставку спортивных достижений общества «Трудовые резервы» — кубки из дешевеньких сплавов, хрустальные горшки, на стенах дипломы в рамочках. Застывшая память прошлых побед. Хозяин кабинета не изменился — был уверенный, как бандит, и деловой, как государственный чиновник.

Мы сели за столик с видом на Тверскую, погружавшуюся, как океанский лайнер, в пучину мглистой, вечерней пурги. Я коротко изложил проблему. Бармалей задумался, как депутат над нуждами народа. И своими.

— Тухлое дельце, да, — покачал головой. — Меня же уроют в три минуты, если… Сам понимаешь, мужик, да?

— Не понимаю, — проговорил я.

— Эх, Поля-Поля, знал бы… — Вздохнул. — Нет, мужик, ты меня прости… Но шкура мне моя…

Тут раздался хлопок, будто открыли бутылку шампанского. Или далеко взорвалась авиационная бомба. Нет, оказывается, это «стечкин» проявил самостоятельность, выплюнув пулю в сторону музея спортивной славы. И весьма удачно. Хрустальная ваза, искрясь алмазными кусками, разметалась по кабинету.

— Ты что, мужик? — последовал тихий и грустный вопрос. — Я из тебя….

Я занервничал от угрозы, и вторая стекляшка разметалась по стене. Красивым бисером. Такие мишени во всех отношениях удобны — сразу виден положительной результат.

— Ну все, все, да! — заорал Бармалей. — Что тебе надо?

— А еще есть «шевроле», — вспомнил я. — Люблю взрывать красивый тыхтун с вертуном.

— Ты — мент, да?

— Нет, товарищ, я куда хуже… Ты, детка, крутой, но я еще круче, как кипяток… — Много говорил, правда, имею такую слабость, но что делать, надо уметь переубеждать собеседников. — Смотри, не ошпарь шкуру…

— Да иди ты…

— Говори, куда, говори, к кому, пойду, родной…

И в этот напряженный момент — тук в дверь. И, не дожидаясь разрешения, проклюнулся дубовый, как бита, колган [83] исполнительного лакея:

— Артем Борисович, эвакуация. В здании бомба.

— Что?!

— Да-да, бомба… Срочная эвакуация.

— Что за бред? — не поверил Бармалей и посмотрел на меня.

— И, может быть, под «шевроле», — хмыкнул я. — С дистанционным управлением. — И похлопал себя по куртке. Аккуратно, но с чувством. — Ну, что? Считаем до трех? Раз…

У моего собеседника был выбор: верить или не верить. Наверное, мои предыдущие действия убеждали в том, что предпочтительнее первый вариант, чем второй.

— Два!

— Ну хорошо-хорошо, — пригладил свой чубчик. (Помнится, и я такой чубчик держал. Эх, Санька-Санька, где твой золотой чубчик, где те золотые деньки?) — Только уговор — я ничего…

— Нет проблем, — ответил я.

Что там говорить, приятно иметь отношения с теми, кто желает помочь. Неважно, по каким причинам он это делает. От чистого сердца или сидя на авиационной бомбе. Главное, чтобы помощь была своевременна. Бармалей, в миру Артем Борисович, герой борцовских ковров, такую помощь мне оказал; и я сказал искреннее «спасибо» за то, что он вспомнил, как его, маленького колобка, водила на тренировки девочка Полина.

Покидая «Националь», я не мог не обратить внимания на некоторую сумятицу, царящую в коридорах и вестибюлях. Было такое впечатление, что в отеле заложена бомба. Видимо, я не ошибался в своих смутных предположениях. Потому что все туристы бегали с выпученными чичи-чиги и заполошно орали: фаер-фаер! Администраторы и обслуга кричали, что вовсе и не пожар, а бомба. Тут еще появилась группа военизированных людей с псом Алым, который от усердия облаял обкуренную в дым девятую супругу аравийского шейха Аль-Абдуль-Гам-Нассера; понятно, девушка от такого обхождения завизжала, как стадо павлинов в нефтяном дворце супруга.