В отряд вместе с группой солдат словаков, не желавших воевать против партизан в словацкой армии, пришел словацкий солдат Дитковский, который вызывал подозрение тем, что по-словацки говорил с акцентом. А при общении с ним, в его реакции, чувствовалось, что он знает русский язык. Он всегда старался сблизиться с людьми, которые выходили на связь на конспиративные квартиры, ещё не попавшие в поле зрения службы безопасности. Так, он увязался за партизаном, выходившим на связь с Лацци-Бачи-Сабо, одной из наиболее надежных фигур движения сопротивления, у которого была одна из безопасных партизанских явок, получавшая информацию, как от партийного подполья, так и агентурную информацию. И однажды ему, когда он пришел вместе с партизанским посыльным, удалось застать Сабо дома. Дитковский быстро вышел, якобы по нужде, а через некоторое время появился наряд жандармов, который арестовал товарища Сабо. Так Дитковский дешифровал себя, правда, ценой ареста ценного для подполья товарища.

Он оказался сыном белогвардейского подполковника, работавшего ветеринаром в Пряшеве, опытным агентом службы безопасности. Он и дал показания, что бывший командир отряда имени «Пугачева» Емельянов был тяжело ранен одним из агентов службы безопасности. Этот агент смог выявить и выдать не одного человека, имевшего связь с отрядом. При допросе ему пытались объяснить, что все русские, все славяне объединяются для борьбы с общим врагом, а он, русский человек, пошел на службу к немцам, уничтожающим русский народ. Но в ответ ничего не могли получить кроме ненависти, за потерянную их семьёй, во время революции, собственность и привилегии в России. Ничего, кроме ненависти к простым русским людям, не говоря уже о коммунистах, не вырывалось из его груди даже перед угрозой смерти. Злобное желание вернуть своё господство, даже ценой порабощения России. А когда, уже потом, в шестидесятые годы, Балюте говорили, что белогвардейцы были радетелями России и патриотами, он всегда отвечал, что если и патриотами то собственных дворянских привилегий, а на страну и народ им было глубоко наплевать.

Готовились серьёзные события, и партизаны тщательно вооружались, сосредоточив своё внимание на оружейных складах словацкой армии. Но Балюта, остро переживая выдвинутые против него надуманные обвинения, вспоминал:

– С Карасевым у меня сложились трудные взаимоотношения, в особенности, когда он уводил свой отряд на помощь столице Словацкого национального восстания и требовал, чтобы я присоединился к нему. Он не понимал, что в отличие от него, имеющего полную оперативную самостоятельность, я в оперативном, да и во многих случаях и в тактическом плане, был связан со всем словацким подпольем и успешные действия могли быть только в этой связке. Так сложилась ситуация в Словакии. А меня, впоследствии, некоторые словацкие товарищи пытались обвинить в не патриотичности действий, забывая со своей стороны, что я хоть и не военнообязанный, но всё-таки гражданин СССР. Однако боевое взаимодействие с отрядом Карасева всё же было.

– Пока отряд Карасева находился в районе наших боевых действий, несколько совместных акций было проведено, – напрягая свою память, вспоминал Иван Кононович.

– Осуществлено вторичное нападение на железнодорожный узел и станцию Маргецаны. Партизаны стремительным броском ворвались на станцию. Освободили измученных советских военнопленных, разбили поворотный круг, используемый для переустановки подвижного состава. Уничтожили телеграфное и телефонное устройство, захватили в эшелонах три грузовика, выбросив все ненужное для партизан имущество, усадили всех, кто без колебаний пожелал уйти с ними, разместились на этих машинах сами, к ним присоединилась часть словацких солдат из команды, прислуживавшей немцам. И быстро, как пришли, так и покинули станцию.

На трех захваченных автомашинах дошли до Златой-Бани, запутывая следы отхода, и затрудняя действие немецкой разведки, по нанесению ответного удара. В Златой – Бане взорвали и подожгли автомашины, взяв с собой захваченные у немцев пулеметы и боеприпасы, и уже пешком ушли в партизанский лагерь. Эта операция имела большой отзвук у местного населения и у солдат словацких дивизий, и в дальнейшем, во время восстания способствовала их переходу на сторону партизан.

После этой операции партизанское соединение настолько разрослось, что возникла необходимость в его реорганизации. Были образованны четыре мощных отряда. Отряд имени «Богуна», который всё время находился при партизанском штабе. Бывший Емельяновский отряд – имени «Пугачева», вошедший в соединение после смерти своего командира. Правда, от него всё-таки отделился небольшой отряд «Ястреб», который пытался действовать самостоятельно. Отряд имени «Щорса», в который вошло много солдат из словацких дивизий, и отряд имени «Богдана Хмельницкого», с танками и артиллерией. Все эти отряды располагались южнее Ганушевцев в районе Петровцы, Павловцы и Германовцы.

Летом 1944 года, после арестов, проведенных службой безопасности среди руководства словацкого коммунистического движения, в Словакии было образовано пятое подпольное руководство КПС. Его членами стали Карол Шмидке, Густав Гусак, Ладислав Новоместски.

В конце августа, после длительных переговоров различных политических сил, удается создать единый национальный фронт под председательством первого секретаря Компартии Словакии Яна Швермы. Теперь ЦК компартии, а за ним и Пряшевский комитет, начали менять тактику и требовали перейти, от нападения на части словацкой армии, к сотрудничеству с ними. И добиваться их перехода на сторону готовящегося СНВ.

В районе действия чапаевцев располагался 1-й Восточнословацкий корпус, состоящий из двух дивизий и приданных подразделений, находившийся в подчинении профашистского правительства Тисо. В его задачу входило, в случае прорыва Красной Армии к Дуклинскому перевалу, оказать сопротивление советским войскам и остановить их продвижение вглубь Словакии.

Первой словацкой дивизией этого корпуса командовал полковник Нейман Маркус, который и ранее не предпринимал существенных действий против партизан. А теперь, когда он знал о создании единого фронта и готовящегося СНВ, он начал проводить тактику сближения с партизанами. Разведка донесла некоторые его высказывания в пользу партизан. Балюта и начальник штаба Кукарелли решили его проверить и написали ему письмо, составленное в жестких тонах, в стиле «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». В этом письме они говорили, что партизаны могут полностью разгромить дивизию, и он это прекрасно знает по последним действиям партизан. Но если командование дивизией хочет вести переговоры, то оно должно передать в условленное место пулеметы, тол, винтовки и гранаты.

По донесениям разведки полковник был вначале взбешен тоном письма, но, в конечном итоге, выполнил их просьбу, и партизаны поверили в искренность его намерений. Начались переговоры о переходе дивизии на сторону партизан. Впоследствии среди партизан было много споров, перешла ли дивизия на сторону партизан и влилась в состав соединения «Чапаев» или дивизия приняла участие в Словацком национальном восстании, как самостоятельная единица и вошла в состав подразделений, подчиненных Словацкому национальному совету.