–  Я, Василий Гаврилович!… - смешался Шеффер.

–  Дай мне высказаться до конца, а потом и тебе слово. Подотдел контроля и информации - мои глаза и уши! А ты хочешь надеть на них шоры. Мы - в первую очередь, я и ты - должны поддерживать новое!…

Грабин чокнулся с нами:

180

–  За ваше здоровье, други!
– и медленно выпил пиво.
– Теперь, Дмитрий, Иванович тебе слово. Только не пытайся оправдываться.

–  Василий Гаврилович, я рекомендовал бы внести поправку в положение о двенадцатом подотделе.

–  Именно?

–  Расширить его права, возложив на него обязанности диспетчерской службы.

–  Тогда у нас, - Грабин перебил Шеффера, - не будет того, что мы имеем. Двенадцатый подотдел дает фотографически точную «штаб-карту», на которой видны плюсы и минусы не только ОГК, но и всего завода. А уж принимать решения по ним - это, Дмитрий Иванович, моя и твоя обязанность…

11 августа. Понедельник

В третьем часу пополудни Грабин позвонил мне домой и пригласил зайти. Василий Гаврилович одет по-домашнему. По сосредоточенному, немного суровому лицу невозможно понять, для каких дел я понадобился. Прошли в его кабинет. Сели за стол. Легкий пар курился над стаканами горячего чая, распространяя по комнате приятный аромат. Чай солнечной Грузии теперь редкость в нашем быту.

–  Отхожу от ночной суматохи. Столько неотложных задач после разговора с товарищем Сталиным, а мысли скачут…

В эту минуту Грабин показался мне молодым Тарасом Бульбой. Он будто только что вернулся из похода на шляхтичей, искупался в Днепре и с устатку пьет малиновый напиток. Грабин выждал немного и, отхлебнув два глотка горячего чая, сказал:

–  Вчера за полночь пришел домой из ОГК. Только встал под душ, как сообщили с завода, что к телефону вызывает Москва.

181

Елян уже выслал машину и ждет в своем кабинете. Соединили сразу. Спокойным голосом Сталин сказал, что положение на фронтах тяжелое, что гитлеровская армия продолжает наступать и теснить наши войска по всему фронту. Фашистская Германия имеет значительное количественное превосходство в вооружении. Я поразился тому, что Сталин, пренебрегая секретностью, обратился с просьбой лично ко мне. «Очень прошу вас, - сказал он, - сделайте все необходимое и дайте поскорее как можно больше пушек. Если для этого потребуется пойти на снижение качества, идите и на это… Учтите, нам дорога каждая пушка».

–  Просьба Верховного, как я себе представляю, это не приказ. Это крик человеческой души! В самом деле, под ударом фашистских танков древний Киев! В смертельной опасности Ленинград! Гитлеровцы рвутся к Москве. Есть от чего закричать!

На это Грабин мне ответил:

–  Я заверил вождя нашей партии: «Завод в ближайшее время обязательно резко увеличит выпуск пушек».

–  Василий Гаврилович! Спрашивается, о чем думал начальник Главного артиллерийского управления Кулик в конце 1940 года, когда принимал решение о снятии с производства нашей дивизионной пушки?… Разговоры о том, что их вполне достаточно на случай войны, оказались болтовней. Вы бы послушали, как матерятся наши рабочие, особенно те, у кого сын или брат на войне, когда диктор по радио начинает хвалить бойца за то, что он бросился на фашистский танк с горючей смесью в бутылке. Ею Гудериана не остановить.

–  Я, как и в начале войны, вновь утверждаю, что только коренная перестройка всего производства поможет перейти заводу на подлинно военные рельсы,

–  Выходит, не бывает худа без добра! Теперь инициатива в наших руках.

–  Так-то оно так. Работая над проектом танковой пушки ЗИС-6, мы делом доказали наши возможности А Елян в

182

нас не верит. После возвращения из Москвы от Кулика он категорически отверг мои соображения по коренной перестройке производства. Поосторожничал. Теперь я уверен: как только рабочие узнают о просьбе Сталина, весь завод поднимется.

В разговоре с Председателем ГКО я в деликатной форме попросил его дать указание директору поддержать начинания отдела Главного конструктора, не объясняя детально, какие именно.

–  И как он ответил?

–  Дословно: «Передайте, чтобы он выполнял все, что вы считаете нужным!» Помолчав, Сталин спросил: «Товарищ Грабин, вы твердо убеждены, что в ближайшее время завод резко увеличит выпуск пушек? Ведь эта задача чрезвычайно сложная». Я сказал: «Понимаю, но у меня сомнений нет…»

–  Теперь Елян не должен возражать. Суть случившегося я понимаю так - Председатель ГКО весь завод передал в ваши руки.

–  Когда я разговаривал с Верховным, Елян был рядом и слышал весь разговор, а Сталин не захотел сказать ему хотя бы несколько слов. Горькая пилюля, кому ни доведись. Тяжело ему было проглотить ее. Я положил телефонную трубку и пересказал Еляну весь разговор. Закурив, Амо Сергеевич сказал: «Я убежден, вы переоценили наши возможности. Допускаю, что нам удастся до конца года увеличить выпуск пушек в два раза. Но вы недавно утверждали: выпуск орудий можно увеличить в пять-семь раз к довоенному году. Понимаете ли, кому вы дали обещание?!»