Самолет летел на высоте Эвереста, поэтому в салоне стало очень холодно. Корейцы, наверное, рассчитывали помедлить в проеме люка и совершить эффектный прыжок, но Ник хотел, чтобы они очутились в безопасной зоне до того, как в запасных баллонах закончится кислород. Один за другим корейцы поднимались с мест, подходили к открытому люку и падали в небо. Габриель занимал ближнее к пилоту сиденье, поэтому прыгать ему предстояло последним. Он притворился, будто поправляет привязные ремни парашюта, и двинулся клюку очень медленно, чтобы во время спуска оказаться в полном одиночестве. На самом краю он промедлил еще несколько секунд, чтобы кивнуть Нику, поднял вверх большой палец и, наконец, прыгнул.

Сместив центр тяжести, Габриель перевернулся на спину и стал падать лицом вверх, чтобы не видеть ничего, кроме неба. Оно было темно-синим. С земли такого цвета никогда не увидеть. Полуночная синева с далеким, крохотным огоньком. Венера. Богиня любви. Неприкрытые участки кожи на лице стало жечь, но Габриель не замечал боли. Он сосредоточился на картине неба и абсолютной чистоте того пространства, что его окружало.

На земле две минуты занимала рекламная пауза посреди телешоу, или путешествие длиной в полмили по переполненной автостраде, или отрывок популярной песенки. В небе каждая секунда растягивалась, разбухала, как опущенная в воду губка. Пролетев сквозь слой теплого воздуха, Габриель снова оказался в холодном. Он ни о чем не думал. Мысли сами его заполняли. Все сомнения и компромиссы земной жизни испарились без следа.

Высотомер на его запястье громко запищал. Габриель опять сместил центр тяжести и перевернулся. Какое-то время он смотрел вниз, на тускло-коричневый калифорнийский ландшафт и гряду отдаленных холмов. Приближаясь к земле, он мог различать автомобили, строения и желтоватую дымку выхлопных газов, нависших над автострадой. Габриелю хотелось лететь вечно, но тихий голос у него в голове приказал потянуть вытяжное кольцо.

Габриель еще раз посмотрел в небо, пытаясь запомнить в точности, как оно выглядит, а в следующее мгновение над его головой, будто огромный цветок, раскрылся купол парашюта.

Габриель жил в западной части Лос-Анджелеса. Его дом стоял в пятнадцати футах от автострады на Сан-Диего. По ночам белая река из включенных фар дальнего света текла через перевал Сепульведа на север, а на юг, в сторону Мексики и прибрежных городков, двигался поток красных огней от задних фар. Мистер Варосян, домовладелец Габриеля, как-то раз обнаружил, что в его доме обитают семнадцать взрослых и пятеро детей. Добившись их депортации обратно в Сальвадор, он поместил объявление о сдаче дома внаем «исключительно одному жильцу». Мистер Варосян подозревал, что Габриель связан с чем-нибудь противозаконным. Может, молодой человек торговал крадеными запчастями или работал в нелегальном клубе. Однако краденые запчасти домовладельца не волновали. У него имелись свои собственные правила, и они гласили: никакого оружия, никаких наркотиков, никаких кошек.

Габриель слушал непрерывный гул автомобилей, грузовиков и автобусов, направлявшихся на юг. Каждое утро он выходил к ограде, опоясывающей задний двор дома, и проверял, что автострада оставила ему вдоль обочин. Люди постоянно выбрасывали из окон автомобилей самые разные вещи: обертки от сандвичей, газеты, пластиковые куклы Барби с начесанными волосами, сотовые телефоны, ломтики козьего сыра с откусанными краями, использованные презервативы, садовые инструменты и пластиковые погребальные урны с пеплом и черными зубами.

Стены отдельно стоящего гаража покрывали граффити местных уличных банд, а лужайка перед домом совсем заросла сорняками, но Габриель никогда не пытался привести двор в порядок, прячась за ним, как сбежавшие принцы под своими лохмотьями. Прошлым летом он попал на какую-то распродажу и купил там наклейку для бампера с надписью: «Мы прокляты навечно, а кровь Спасителя нашего – нет». Габриель обрезал изречение, оставив только «Прокляты навечно», и приклеил его на входную дверь. Агенты по недвижимости и коммивояжеры стали обходить жилище Габриеля стороной, и он чувствовал себя так, словно одержал маленькую победу.

Внутри дом светился чистотой и уютом. Каждое утро, когда солнце оказывалось под определенным углом, комнаты заливало светом. Мама не раз говорила, что растения очищают не только воздух, но и мысли, поэтому в доме Габриель развел больше тридцати комнатных растений, которые свисали с потолка или росли в горшках прямо на полу. Спал Габриель в одной из спален на стеганой подстилке, а все пожитки хранил в нескольких парусиновых вещевых мешках. Японский шлем с забралом и доспехи он держал в специальной витрине, рядом с подставкой, на которой расположились бамбуковый синаи и старый японский меч, доставшийся братьям от отца. Если посреди ночи Габриель просыпался и открывал глаза, ему казалось, что рядом стоит самурай, охраняя сон господина.

Во второй спальне не было ничего, кроме нескольких сотен книг, составленных стопками вдоль стен. Вместо того чтобы записаться в библиотеку и выбирать там литературу по собственному вкусу, Габриель читал все, что попадало под руку. Иногда прочитанные книги ему оставляли клиенты, иногда он подбирал то, что люди оставляли в приемных или выкидывали на обочины автострады. Среди его коллекции встречались издания в бумажных обложках с броским оформлением, технические отчеты об использовании металлических сплавов и подпорченные водой романы Диккенса.