Оказалось, под пулю попал сам начальник разведки.

–  Мой земляк. Мой земляк… Мне жизнь два раза спасал…

«Тебя, - думаю, - спасал, а меня бы срезал, опоздай я на две секунды». Вынул из кобуры большой, пятнадцатизарядный браунинг с красным рубином на рукоятке. Забрал документы. Пленному, как обычно, сказал: «Ну вот, теперь будешь жить…» К фашистам жалости не было. Но пленных я запрещал пальцем тронуть. Этот пленный, надо сказать, много ценного рассказал. Я с Шуриком Андреевым на месяц в Москву с фронта ездил. А немец, видно, хорошо запомнил слова: «Теперь будешь жить…» - через три года узнал. Хорошо и по-русски говорить научился. Постояли мы с ним минут пять, покурили. Наверное, он и сейчас жив, нестарый был немец…

Аркадий Лапшин

Старая фотография. У бревенчатой избы стоят и сидят двадцать пять человек. Совсем молодые ребята. Только что генерал вручил им награды и присел вместе с ними на память сфотографироваться. Рядом с генералом - Шубин, он только что получил орден Славы. Тут же сидит корреспондент фронтовой газеты. На фотографии - генеральская надпись: «Мои любимые разведчики».

В какой- то день затишья при наступлении сделана фотография. Шубин глядит на нее.

–  Аркаша Лапшин… Почему-то он в валенках. Мы в сапогах, а он в валенках. Это было весной. Он тогда чуть опоздал. Мы просили фотографа без него не снимать. Он прибежал и встал с краю. А через пять дней его уже не стало - на войне не знаешь, что с тобой будет завтра.

Аркаша был моим другом. Мы вместе и домой ездили с фронта в месячный отпуск. Он ездил в Горький. Не помню, сколько раз мы лежали рядом у фашистов в тылу. Смелый был человек: раз!
– и я уже вижу: прыгнул на плечи - уже есть пленный. Сколько душевных разговоров было в землянке! Ночь. Постреливают. В землянке с потолка земля сыплется, А разговор о том, как после войны жить будем, «В гости ездить будем друг к другу. Я, - говорит, - тебя по Волге до самой Астрахани провезу». Любил Волгу. Я стал командиром дивизионной разведки, а он вместо меня полковой разведкой остался командовать. Я не видел, как он погиб. Рассказывают: бросился вытаскивать раненого, а «фердинанд» со злости, наверное, бил по людям прямой наводкой. В тот же день пришло письмо от жены. Мы не знали, что делать с этим письмом…

Настоящий был человек. О таких людях обязательно надо помнить. Заметку так и назвать надо: АРКАДИЙ ЛАПШИН. Вот он стоит, крайний. Все в сапогах, а он в валенках…

И о нем напишите

–  И еще об одном обязательно напиши. Миша Шмелев. Его тоже в живых нет. И может быть, кроме нас, некому и вспомнить этого человека. В нашу часть он пришел из тюрьмы. Я его под свою ответственность взял - понравился он мне чем-то с первого раза. Прямой человек был. Пригляделся к нему и стал брать на задание. Многие, наверное, поговорку военную знают: «С этим я пошел бы в разведку». Так вот, это был парень, с которым можно было ходить в разведку. В Белоруссии, помню, представил его к награде. Гляжу, из штаба капитан приезжает: «Ты что, у него же судимость!» - «Ну, - говорю, - надо судимость снять». Приезжает трибунал снимать с парня судимость. Накрыли в землянке стол красной материей.

–  За что судились?

–  Воровал.

–  Так-так… Ну, а до этого где работали?

–  Сидел.

–  За что?

–  Воровал.

–  Ну, а до этого?
– с надеждой спрашивает полковник, член трибунала.

–  Сидел…

Я в уголке прижался ни живой, ни мертвый. Учил же чертова сына, как надо сказать! Нет, всю правду выложил. Сам сидит как в воду опущенный. Немножко глуховат был, переспрашивает. Ну, разобрался в общем трибунал. Детдомовский парень, воспитание прошел на базаре. Я за него поручился. Сказал, что фашистов он ненавидит, воюет хорошо. Думаю, и после войны хорошим человеком будет. Он в ту ночь постучался ко мне в землянку и плакал: «Скажи, командир, ты правда веришь, что буду хорошим человеком после войны?…» Убило его. Осколок в спину попал. Запиши: Михаил Шмелев из Саратова…

Поединок

–  Стрелять я начал с двенадцати лет. В армии на первых стрельбах три мои пули в середине кружка оказались.

–  Охотник?
– спрашивает командир.

–  Охотник, - говорю.

–  К Данилову…

Старик Данилов был снайпером в части. Он сказал: «Попробуем…» Поставил на сто шагов спичечный коробок и лег рядом со мною. Пять раз подряд надо было попасть. Пять раз я и попал. Данилов был из горьковских охотников. Седой уже, зубов половины нет, а глаз, как у коршуна. Подарил он мне в первый же день знакомства пристрелянную винтовку. Я к ней добыл десятикратный прицел оптический. С этой винтовкой и войну закончил. Кое-кто смеялся: «Командир, а с винтовкой в разведку». А я за полверсты, бывало, держал фашиста на мушке…

Два хороших снайпера на открытом месте двум сотням солдат не дадут подняться. За деревню Россолай, помню, был у нас бой. Фашисты обозлились, идут прямо в лоб, по открытому месту. Даю команду: «Никому не стрелять!» Ложимся с напарником и через стекла прицела выбираем по одному. Надо сказать, немцы воевали с умом. Перехитрим, бывало, фашиста - в своих глазах вырастаем. Но это были девять глупых атак. Я тогда раз тридцать с лишним стрелял. По существу, вдвоем и не отдали деревню…

За офицерами на первой линии мы охотились в паре с Даниловым. Была у нас и схватка с фашистским снайпером. Стояли под деревнею Бочканы. Житья не дает этот снайпер. Двух командиров достал, начальника разведки дивизии Бережного - прямо в висок. На второй день после этого подходит ко мне подполковник-артиллерист:

–  Покажи-ка передний край.

–  Тут, - говорю, - нагибаться надо - снайпер работает.

–  Ну, Шубин, зря, выходит, говорят о тебе. Трусишь.

–  В перископ, - говорю, - надо смотреть.

–  Брось мудрить.

Стоим. Я артиллеристу кивком головы показываю, где что. Вдруг - раз! У подполковника голова набок. Прямо под глаз пуля. Молодой еще был…

В тот же день мы с Даниловым залегли караулить фашиста. До вечера пролежали - не обнаружили. Еще день лежим - не обнаружен. Каждый бугорок, каждый сучок на деревьях глазом обшарили. На третий день Данилов указал на развилку дальней сосны. Старика одолевал кашель, и я остался один. Снайпера не видно. Сколько я ни глядел, но ему негде быть, кроме как в развилке этой сосны. «Дождусь, - думаю, - будет же когда-нибудь спускаться на землю». Дождался. Под вечер, вижу, спускается снайпер, винтовку бережно держит…