— Не проникли, насколько я понимаю, и в восемнадцатом, и в девятнадцатом, и в двадцатом. Почему? Горы Бырранга очень высоки, являются неодолимой преградой?

— Нет, горы не очень высокие. Просто считалось (и до сих пор считается), что идти туда незачем.

Савчук вытащил из кармана небольшую книжку, перелистал ее, нашел нужное место.

— «Северная часть полуострова, начиная с хребта Бырранга, — прочел он, — совершенно необитаема для человека». Это новинка, — добавил он, — последнее по времени исследование о Таймыре, очень ценное. Автор — Александр Попов. Издание Академии наук. Называется «Тавгийцы».

— Кто это тавгийцы?

— Их именуют еще нганасанами, народом ня. Старое название — самоеды…

Он быстро перебросил несколько страниц.

— «Тавгийцы — наиболее богатые оленеводы среди народов Крайнего Севера…» Нет, не то! «Тундра — родная стихия тавгийца, как знойные пески для бедуина…» Тоже не то! Ага, вот: «Тавгийцы — самая северная этническая группа Старого Света». Имеются в виду Европа и Азия.

Савчук опустил книгу на колени. Глаза его блестели.

— Вы видите, нужна поправка к этому утверждению, — заключил он. — Самым северным народом в Советском Союзе, а значит, и во всей Евразии являются не нганасаны (или тавгийцы), но «дети солнца».

— Которых обнаружил в горах Бырранга Петр Арианович Ветлугин, бежавший из царской ссылки, — сказал я тоном, не терпящим возражений.

Савчук поколебался с минуту.

— Да. Которых обнаружил в горах Петр Арианович Ветлугин, — согласился он добродушно.

«Перемирие» было заключено между нами на этих условиях.

Ночевка в Дудинке, на берегу Енисея, прошла очень спокойно, к удивлению, а может быть, и огорчению пилота Жоры. Ему, видимо, нравилось присутствовать при споре двух ученых, сохраняя при этом глубокомысленный вид третейского судьи.

Рассвет следующего дня был холодным, синим. Меня и Савчука он застал уже в кабине самолета.

Когда мы поднялись над Дудинкой, я не увидел ее прощальных огней. Мороз на совесть выбелил окна кабины. Пока я дышал на стекло и торопливо скреб его ногтями, как делают в трамвае, когда хотят проверить, не проехал ли остановку, город остался позади. Только оранжевое зарево, охватившее добрую четверть неба, напоминало о Дудинке. Вскоре исчезло и оно.

Наш пилот, боясь обледенения, поднимал самолет все выше и выше. Под крыльями запенились облака. Сидевший на тюках Савчук зевнул (в который уже раз!) и зябко поежился.

— Бр-р! — сказал он, поймав мой взгляд.

— Прохватывает?

— Еще как!

Разговор на таком холоде, понятно, не мог быть более содержательным.

По курсу самолета — один из самых юных наших заполярных городов, Новотундринск, раскинувшийся на самой границе леса и тундры. Там придется попрощаться с Жорой и пересесть с самолета на санки, запряженные оленями. Что ж, повернемся спиной к цивилизации, к двадцатому веку, и углубимся в каменный, стремясь на поиски сказочных о детей солнца»!

Воображаю, как холодно будет на санках!…

Солнце появилось в положенный час. Оно появилось даже раньше положенного часа, так как мы летели на очень большой высоте. Огромный шар выкатился на край горизонта, и колышущиеся, как океан, облака бережно приняли его. Тотчас же длинные алые пятна, будто следы брызг, протянулись по облакам с востока на запад.

Я засмотрелся на игру солнечных лучей. Наверное, впереди от вращения пропеллера образовался пестрый вихрь, радужные концентрические круги.

«Дети солнца»… Странное название — «дети солнца»!…

К ним шли (но не дошли) первооткрыватели Таймыра, лихие стрельцы Мангазейского острога. К «детям солнца» шел (и пришел!) с северо-востока, со стороны моря Лаптевых, беглый ссыльнопоселенец Ветлугин. К ним стремились и мы теперь.

В горы Бырранга, на Таймыр, на Таймыр!…

Пригревшись на солнышке у окна, я незаметно задремал.

Меня разбудила тишина. Рев моторов прекратился. Рядом стоял улыбающийся Савчук.

— Как? Уже Новотундринск? — спросил я, вскакивая.

— Видите, как хорошо, — сказал мой спутник. — И не заметили, как долетели. А сколько лет пришлось добираться до Таймыра землепроходцам, первооткрывателям!…

— Так ведь то было три века назад, — пробормотал я, протирая глаза и стряхивая дремоту.

Новотундринск, районный центр, стоит на краю леса.

Приблизясь к тундре, лес не обрывается круто. Низкорослые, кривые лиственницы — все, что осталось от могучей сибирской тайги, — еще цепляются за жизнь в долинах рек. Там они хоронятся от свирепых ветров, находят влагу, питательные вещества, принесенные сверху (то есть с юга) течением. Повторяя речные извивы, полоски леса проникают далеко на север. Это как бы мыски, врезающиеся в безлесную арктическую степь.