–  О, презренный видом!
– отвечал джинн, распахивая двери.
– Вот отсюда! В конуру!

–  Я не хочу! Я не могу!
– завизжал несчастный.
– Как вы думаете, могу я идти по Вестминстерскому мосту на четвереньках?… Что подумают обо мне чиновники в Ватерлоо, где меня знают и уважают столько лет? Как я покажусь своему семейству в… в таком виде. Позвольте мне встать!

До этой минуты Гораций был слишком потрясен и испуган, чтобы говорить, но тут чувство человечности и неприятие деспотических замашек джинна заставили его вмешаться.

–  Г-н Факраш, - сказал он, - это уже слишком! Если вы не перестанете мучить этого несчастного господина, то между нами все кончено…

–  Никогда!
– сказал Факраш.
– Он осмелился порицать мой дворец, который слишком великолепен для такого паршивого сукина сына. Поэтому пусть живет во прахе всю жизнь.

–  Но я не порицаю!
– тявкал г-н Вакербас.
– Вы… вы совершенно не поняли… тех замечаний, которые я решился сделать. Это хороший дом, красивый и даже уютный. Я никогда не скажу против него ни слова. Я буду… да, я буду жить в нем… если только вы мне дадите встать!

–  Исполните его просьбу, - сказал Гораций джинну, - или, клянусь, я никогда по скажу вам ни слова!

–  От тебя зависят решение в этом деле!
– был ответ.
– И если я уступаю, то лишь твоему ходатайству, а не его. Ну, вставай, - сказал он униженному заказчику.
– Удались и покажи нам ширину твоих плеч.

Это как раз был тот момент, когда Бивор, будучи, вероятно, более не в силах сдерживать свое любопытство, решился снова войти в комнату.

–  Ах, Вентимор, - начал он, - не оставил ли я своего… Прошу извинения, я думал, что вы уже один.

–  Не уходите, сударь, - сказал г. Вакербас, неуклюже поднимаясь на ноги, его обычно цветущее лицо отливало серым и лиловым.
– Я… я хотел бы, чтобы вы знали, что после того, как мы спокойно переговорили о деле с вашим другом, г-ном Вентимором, и вот этим его компаньоном, я вполне убедился в неосновательности моих возражений. Беру все свои слова назад. Дом… гм… а-а… удивительно распланирован, очень удобен, поместителен и… а-а… незауряден. Полная свобода… от всяких санитарных приспособлений особенно говорит за себя. Одним словом, я более чем удовлетворен. Пожалуйста, забудьте все мои речи, которые можно бы истолковать иначе… Всего хорошего, господа!

Мимо джинна он прошел, не переставая кланяться, полный страха и почтения. Потом все услышали, как он почти скатился с лестницы. Гораций едва решился взглянуть Вивору в глаза, прикованные к джинну в зеленой чалме, который стоял поодаль в мечтательной задумчивости и со спокойною улыбкою.

–  Послушайте, - сказал наконец Бивор Горацию вполголоса, - вы мне никогда не говорили, что вошли в компанию.

–  Это не настоящий компаньон, - прошептал Вентимор.
– Он только иногда кое в чем помогает мне, вот и все.

–  Ему скоро удалось смягчить вашего клиента, - заметил Бивор.

–  Да, - сказал Гораций, - он с Востока, видите ли, и у него… очень убедительные манеры. Хотите, я вас познакомлю?

–  Если вам все равно, - ответил Бивор все еще вполголоса, - я предпочитаю уклониться. Сказать вам правду, друг, мне не вполне симпатична его внешность, и, по моему мнению, - прибавил он, - чем меньше вы будете иметь с ним дела, тем лучше. Он производит на меня дурное впечатление.

–  Нет, нет, - сказал Гораций, - эксцентричный, вот и все… Вы его не понимаете.

–  Узнай новость!
– начал джинн, после того, как Бивор удалился к себе, полный подозрений и неодобрения, выражавшихся даже в повороте его спины и плеч.
– Сулейман, сын Давида, покоится со своими праотцами.

–  Знаю, - огрызнулся Гораций, нервы которого не могли в эту минуту выдержать еще беседу о Сулеймане.
– Так же, как и царица Анна.

–  Я не слыхал о ней. Но почему тебя не поразила эта весть?

–  У меня есть дела, более мне близкие и требующие обсуждения, - сухо сказал Гораций.
– Я должен вам сказать, г. Факраш, что вы меня здорово запутали!

–  Объяснись более подробно, потому что я тебя не понимаю.

–  И почему, скажите, пожалуйста, - простонал Гораций, - вы не дали мне выстроить этот дом по-моему?!

–  Разве я не слыхал своими собственными ушами, как ты жаловался на свое неуменье выполнить задачу? Вследствие этого я решил, что тебя не должна постигнуть неудача из-за твоей неопытности, и я сам воздвиг за тебя дворец, столь блистательный, что имя твое будет жить во век. И вот, это совершено!

–  Да, - сказал Гораций, - теперь мне пришел конец. Я не упрекаю вас. Я искрение верю, что вы действовали с наилучшими намерениями. Но к черту бы все это! Неужели вы не можете понять, что окончательно погубили мою карьеру как архитектора.