– Я ходил к моим старым друзьям Марекам, – оправдываясь, сказал он. – Знаете, которые живут на Черных Скалах. Они задержали меня дольше, чем я рассчитывал…

Он сразу же понял, насколько неосторожны были его слова. Матиас тут же замолчал, так и не добавив – как намеревался сначала, – что Робер Марек хотел оставить его обедать, но он отказался, потому что его ждали здесь. Робер Марек сам, может быть, только что вышел из «Надежды»; лучше уж не завираться дальше. Первая же ложь, в которой он провинился, и так уже давала повод просто так, формально, уличить его и грозила возбудить подозрения.

– Но вы пришли по дороге со стороны большого маяка? – спросил хозяин гостиницы, поджидавший своего постояльца на пороге двери.

– Да, разумеется.

– Раз вы шли пешком, вы могли бы пройти гораздо более короткой дорогой. Почему они вам ее не показали?

– Они наверняка боялись, что я заблужусь.

– Но это же так просто: надо идти вдоль по низовьям лугов. Тропинка начинается отсюда, за домом. – (Неопределенный жест правой рукой.)

Надо было срочно сменить тему, во избежание новых вопросов относительно местности или людей, которых он встретил на ферме. К счастью, хозяин, который в этот день был более разговорчив, сам заговорил о главном событии дня: происшествии, стоившем жизни младшей дочери Ледюк. Опасные скалистые обрывы, непрочные уступы, обманчивый океан, непослушные дети, которые всегда делают то, что запрещено…

– Хотите, выскажу общее мнение по этому поводу? Конечно, хоть и стыдно так говорить, но это не будет большой потерей – ни для кого. Она была сущим дьяволом, эта девчонка!

Матиас слушал его речи вполуха. Ничто из всего этого его больше не интересовало. Гораздо больше его заботил тот ложный факт, о котором он так легкомысленно и совсем не к месту для себя только что упомянул: он все время боялся, как бы собеседник снова об этом не вспомнил. В голове у него вертелась только одна мысль: как можно скорее проглотить свой обед, чтобы наконец действительно отправиться на эту проклятую ферму и превратить ложь в простое предвосхищение событий.

Тем не менее когда он – чувствуя себя уже спокойнее, ибо опасность миновала, – вышел на набережную, то не стал разыскивать короткий путь через луга, о котором говорили и хозяин питейного заведения, и старуха Марек. Матиас, как обычно, свернул налево и направился к небольшой треугольной площади. Он начинал побаиваться коротких дорог.

Вместо ухабистой мостовой он предпочел идти по широким каменным плитам, окаймлявшим набережную. Шагать по ним было удобнее. Однако он не стал задерживаться, чтобы полюбоваться на растительность, густо устилающую прибрежную полосу ила в двух-трех метрах внизу, которую еще не скрыл под водой прилив. Он легко миновал следующее препятствие – витрину скобяной лавки. Под этим облачным небом монумент павшим, который стоял посреди площади, выглядел каким-то более знакомым. Окружавшая его высокая решетка с вертикальными прутьями уже не отбрасывала тень на брусчатку тротуара. Возвышавшаяся на вершине своей скалы статуя по-прежнему смотрела на море, но ее гранитное лицо не выражало никакой тревоги. Коммивояжер спокойно отправлялся навестить своих старых знакомых, от которых, впрочем, он не узнает ничего важного – ни плохого, ни хорошего, – поскольку главное ему уже рассказала старушка. Взгляд его случайно наткнулся на пеструю афишу, приклеенную к рекламной доске кинотеатра. Матиас отвернулся. Он спокойно отправлялся навестить… и т. д.

На улицах было безлюдно. В этом не было ничего удивительного: в такое время все сидели за обеденным столом. На острове обедали гораздо позже, чем на континенте; хозяин гостиницы подавал Матиасу обед несколько раньше обычного, чтобы потом самому спокойно поесть. В последнем доме на выезде из поселка, как и везде, двери и окна были закрыты. Вся эта тишина успокаивала, успокаивала, успокаивала…

Вскарабкавшись по береговому склону, Матиас вскоре подошел к пересечению двух больших дорог – той, по которой он шел, направляясь к Черным Скалам, и той, которая соединяла две оконечности острова, описывая между ними этакую букву S, так что, идя по ней, можно было попасть на восточное и на западное побережье, – и именно по ней на исходе своего вчерашнего путешествия Матиас добрался до Лошадиного мыса.

Направо, в нескольких шагах от перекрестка, ответвлялась проселочная дорога – заросшая травой аллея, посередине которой тянулись одна оголенная борозда и две боковые колеи, – проходящая между двумя низкими стенами, увенчанными кустами утесника, и по которой едва могла пройти повозка. Матиас решил, что ему никак нельзя появляться на ферме до окончания обеда. Так что у него было предостаточно времени, чтобы испробовать этот путь и понять, была ли это та самая дорога, которой воспользовалась Мария Ледюк и которую он не нашел сегодня утром, когда возвращался от скалистого обрыва.

В противоположность тропинкам на холмистых лугах, идя по этой, было совершенно невозможно ни сбиться с пути, ни ошибиться дорогой: она шла ровно, непрерывно, одиноко и почти прямо, уходя в глубь полей, окруженных невысокими насыпями или каменными изгородями. Матиас прошел по ней примерно километр. Затем, изменив направление, дорожка повела коммивояжера влево. Угол отклонения оказался достаточно велик, и, может быть, это было даже к лучшему – ни к чему было слишком скоро приходить на побережье. Впрочем, никаких иных решений не предлагалось ввиду отсутствия каких бы то ни было боковых тропинок.

Спустя от силы десять минут Матиас, шагая вперед по шоссе, добрался до того самого места, где начинался поворот. Недавно подновленная надпись на белом столбике гласила: «Маяк на Черных Скалах – 1,6 км».

Это был обычный километровый столб – параллелепипед, примыкающий к полуцилиндру равного объема (и расположенный по горизонтальной оси). На две его основные грани – увенчанные полукругом квадраты – были нанесены черные знаки; закругленная поверхность сверху блестела от совсем еще свежей желтой краски. Матиас потер глаза. Надо было принять перед обедом аспирин. Он начинал уже по-настоящему страдать от тупой головной боли, из-за которой он проснулся сегодня, ничего не соображая.