– Имя моего рода Ли, мое собственное имя Као, и в характере моем есть легкий изъян, – представился мастер, отвесив легкий поклон. – Это мой глубокоуважаемый спутник, Десятый Бык, который уже готов ударить тебя по голове тупым тяжелым предметом.

Я не очень разобрался, что имелось в виду под последним пунктом, но все обошлось без лишних расспросов, так как громила сел за стол и зарыдал. Ли Као обменялся с Одноглазым Вонгом непристойной шуткой, ущипнул Толстуху Фу за обширный зад и призвал меня распить с ними кувшин вина, произведенного далеко от этого славного заведения.

– Бык, мне очевидно, что в твоем образовании есть пробелы, касающиеся основных сторон межчеловеческого общения, а потому предлагаю тебе сейчас сосредоточить все свое внимание, – сказал он, выкладывая на стол нефритовую сережку головореза. – Прелестная вещица.

– Мусор, – фыркнул Одноглазый Вонг.

– Дешевая подделка, – усмехнулась Толстуха Фу.

– Сделанная слепцом, – презрительно процедил Одноглазый Вонг.

– Самая отвратительная сережка, которую я когда-либо видела, – подытожила Толстуха Фу.

– Сколько? – спросил Одноглазый Вонг.

– Отдаю за гроши, – ответил мастер Ли. – В нашем случае под словом «гроши» я понимаю большой кошель фальшивых золотых монет, два изящных, дорогих платья, наем роскошного паланкина и прилично одетых носильщиков, тележку с мусором и козла.

Одноглазый Вонг произвел какие-то мысленные подсчёты.

– Без козла.

– Но мне нужен козел.

– Но это не самая хорошая серьга.

– Но слишком хороший козел мне тоже без надобности.

– Без козла.

– Но ты же получаешь не только серьгу, но еще и целое ухо в придачу, – заметил мастер Ли.

Торговцы склонились над столом и с интересом изучили окровавленный кусок мяса.

– Не самое лучшее ухо, – фыркнул Одноглазый Вонг.

– Просто ужасное, – усмехнулась Толстуха Фу.

– Отвратительное, – презрительно процедил Одноглазый Вонг.

– Самое худшее ухо, которое я когда-либо видела, – подытожила Толстуха Фу.

– К тому же, какой с него толк? – спросил Одноглазый Вонг.

– Посмотри на гнусное создание, которому оно не так давно принадлежало, и представь, сколько мерзости доводилось ему слышать, – тут мастер Ли склонился над столом и понизил голос: – Предположим, у тебя есть враг.

– Враг, – повторил Одноглазый Вонг.

– Богатый человек с загородным поместьем.

– Поместьем, – повторила Толстуха Фу.

– По его владениям протекает ручей.

– Ручей, – повторил Одноглазый Вонг.

– Полночь. Ты перелезаешь через забор и ловко обманываешь собак. Тихий, словно тень, проскальзываешь к истоку ручья и украдкой осматриваешься вокруг. Потом берешь вот это омерзительное ухо и окунаешь его в воду. Из него извергаются слова такой отвратности, что рыба в окрестностях всплывает брюхом вверх. Скот твоего врага пьет из ручья и падает на месте, умирая в жестоких судорогах. Его сочные орошаемые поля сохнут на корню, а его дети, раз искупавшись, заражаются проказой. И все это удовольствие ты можешь получить за какого-то козла.

Толстуха Фу закрыла лицо руками.

– Десять тысяч благословений матери, которая произвела на свет Ли Као, – всхлипнула она, в то время как Одноглазый Вонг вытер глаза грязным платком и фыркнул:

– По рукам.

В деревне моя жизнь подчинялась ритму времен года, все происходило постепенно. Теперь же я попал в ураганный мир Ли Као и, как мне теперь кажется, постоянно находился в шоке. В любом случае, следующее, что я помню, – это поездку по улицам Пекина вместе с Ли Као и Толстухой Фу в роскошном паланкине. Одноглазый Вонг шествовал перед нами, разгоняя попрошаек посохом с золотым наконечником. Он был одет как мажордом благородного дома, Толстуха Фу вырядилась словно уважаемая кормилица, а мастер Ли и я ослепляли глаза прохожих одеждами из шелка цвета зеленой морской волны, перепоясанными серебряными поясами с нефритовой оторочкой. Драгоценные кулоны, свисающие с наших прелестных остроконечных шляп с кисточками, позвякивали на ветру, а мы лениво обмахивались сычуаньскими веерами, усыпанными золотом.

Сзади шел слуга, волоча за собой тележку с мусором и шелудивого козла. Это был тот самый головорез мерзкой наружности, с тряпкой, повязанной вокруг головы, продолжающий причитать о своем ухе.

– Дом Скряги Шэня, – сказала Толстуха Фу, указывая на большое некрашеное здание, рядом с которым курились дешевые благовония перед статуями Бессмертного Повелителя Торговли, Небесного Искателя Спрятанных Сокровищ, Покровителя Богатых Наследств, в общем, каждого алчного божества Небесной Канцелярии. – Скряга Шэнь – владелец восьми процветающих предприятий, шести домов в шести разных городах, одного экипажа, одного паланкина, одной лошади, трех коров, десяти свиней, двадцати цыплят, восьми диких сторожевых собак, семи полуголодных слуг и одной молодой, прекрасной наложницы по имени Красавица Пинь. Все это он приобрел благодаря ростовщическим махинациям.

Впереди нас шел старый крестьянин. Он вел под уздцы мула, тащившего телегу с каменными колесами, место которой по виду уже давно было в музее.

– Навоз! – кричал бедняк дрожащим, приводящим в уныние голосом. – Свежий навооооз!

Из дома донесся скрежещущий вопль.

– Каменные колеса? Каменные колеса здесь, в Пекине? – Ставни раскрылись, и из окна высунулась голова необычайно уродливого человека. – Великий Будда, действительно, каменные колеса! – возопил он, а потом исчез в доме, спустя секунду вновь послышался его крик: – Повар! Повар! Нельзя терять ни секунды! – Входная дверь с треском распахнулась, Скряга Шэнь с поваром вылетели наружу и упали на землю позади древней телеги.