Вечером состоялась репетиция в театре, последняя перед спектаклем, поэтому у нас было много дел. Сразу после уроков мисс Гарбер попросила мальчиков, то есть нас с Эдди, перенести весь реквизит из класса в грузовик. Проблема состояла в том, что Эдди был страшно неуклюж. Мы протаскивали в коридор одну из самых тяжелых вещей; в критический момент, когда мне требовалась его помощь, чтобы удержать равновесие, он запутался в собственных ногах и мои пальцы буквально вдавились в косяк. Боль была нестерпимая.

– П-п-п-прости, – выговорил Эдди. – Тебе б-б-б-больно?

Я проглотил ругательства и предупредил:

– Больше так не делай.

Но Эдди упорно продолжал спотыкаться – с тем же успехом я мог бы приказать дождю «Перестань!». Когда мы закончили погрузку, пальцы у меня выглядели точь-в-точь как у Тоби. А главное, до начала репетиции я не успел поесть. Возня с реквизитом заняла три часа; мы расставили все по местам лишь за пару минут до того, как приехали остальные. Настроение у меня было прескверное.

Я читал свою роль, даже не задумываясь над словами, и мисс Гарбер не сказала «великолепно» ни разу за вечер. У нее был крайне озабоченный вид, но Джейми улыбалась и советовала ей не беспокоиться – все будет в порядке. Я понимал, что Джейми пытается обернуть ситуацию в мою пользу, но тем не менее отказался, когда она попросила проводить ее до дому. Театр находился в центре города – чтобы проводить Джейми, пришлось бы сделать изрядный крюк. Кроме того, мне не хотелось, чтобы нас снова застукали вместе. Но мисс Гарбер услышала ее просьбу и твердо заявила, что я буду просто счастлив.

– По пути вы можете обсудить пьесу, – сказала она. – Может быть, тогда станет понятно, в чем проблема.

Под проблемой, конечно, подразумевался я.

И вот я снова провожал Джейми домой; на этот раз она поняла, что я не расположен болтать. Я зашагал впереди, сунув руки в карманы и не удосуживаясь даже взглянуть, следует ли она за мной. Прошло несколько минут, а мы еще не обменялись ни словом.

– У тебя плохое настроение? – наконец спросила Джейми. – Ты сегодня совсем не старался.

– Интересно, с чего бы? – саркастически поинтересовался я, не глядя на нее.

– Может быть, я смогу помочь?

Джейми сказала это так бодро, что я разозлился еще сильнее и огрызнулся:

– Сомневаюсь!

– Но если ты объяснишь, в чем дело…

Я не дал ей договорить.

– Слушай, – сказал я, останавливаясь и глядя на Джейми, – я потратил целый день, таская всякий хлам, ничего не ел с утра, а сейчас вынужден переться через весь город, чтобы доставить тебя домой, хотя оба мы знаем, что в этом нет нужды!

Я впервые повысил на нее голос. Честно говоря, мне стало легче, а Джейми была слишком удивлена, чтобы говорить, поэтому я продолжал:

– Я делаю это исключительно ради твоего отца, который меня терпеть не может. Вся затея – просто идиотизм, и я жалею, что вообще согласился участвовать!

– Ты так говоришь, потому что волнуешься из-за спектакля…

Я прервал ее, тряхнув головой. Если уж я завелся, то остановиться мог с большим трудом. Оптимизм и бодрость хороши до поры до времени, а сегодня явно был не тот день, чтобы испытывать мое терпение.

– Ты что, не понимаешь? – сердито спросил я. – Я не волнуюсь из-за спектакля, а просто не хочу во всем этом участвовать! Не хочу провожать тебя домой, не хочу, чтобы люди обо мне болтали, не хочу проводить с тобой время! Ты ведешь себя так, будто мы друзья, но мы не друзья! И пусть все это поскорее закончится, чтобы я мог вернуться к нормальной жизни!

Джейми, кажется, расстроилась – если честно, я не мог ее винить.

– Понимаю, – тихо сказала она. Я ожидал, что она возмутится, начнет оправдываться и так далее, но Джейми молчала. Смотрела в землю, и все. Наверное, ей хотелось заплакать, но она сдержалась.

Я пошел вперед; немного погодя Джейми двинулась следом. Всю дорогу она держалась в нескольких метрах позади и не пыталась завязать разговор, пока мы не добрались до дома. Я уже собрался уходить, когда она сказала:

– Спасибо, что проводил, Лэндон.

Дрожь пробежала по моему телу при звуках ее голоса. Я был груб с ней, говорил самые обидные вещи, но Джейми все-таки нашла повод поблагодарить меня. Такая уж она была, и я, наверное, по-настоящему ненавидел ее за это.

Точнее, ненавидел себя.