И как в воду глядел!

Варшава, 1820 год

Константин уловил какой-то странный, сладкий аромат и недоуменно повернул голову. Да это сирень, это сирень расцвела! Рановато что-то, ведь сегодня только 12 мая. Такое впечатление, что сирень эта расцвела специально в честь его свадьбы с Иоанной.

Какой день сегодня, Боже мой! Как играет солнце на каменных стенах церкви королевского замка, куда Константин только что приехал из Бельведера! [26] Как хорошо, что здесь нет никого. Он нарочно настаивал на полной конфиденциальности церемонии. Сам правил парой лошадей, запряженных в кабриолет, в котором приехал. Не взял с собой не только приближенных, но даже прислуги. Двое шаферов уже ждали в церкви, их будет довольно.

Константин натянул вожжи. Лошади замерли, колеса перестали шуршать песком дорожки, и он услышал вдали хруст по песку других колес. Это впереди него, за поворотом дороги, ехала карета, в которой находилась Иоанна Грудзинская, его невеста.

Еще несколько минут – и…

Санкт–Петербург, 1796—1801 годы

В ночь с 15 на 16 февраля 1796 года – это была его брачная ночь! – Константин вышел из спальни жены и, чувствуя себя невыносимо одиноким, жалким, несчастным, сел в передней комнате. Он плотно закрыл за собой дверь, но обиженные, какие-то детские всхлипывания доносились и сюда.

Константин налил в бокал шампанского – какая-то добрая душа из его приятелей позаботилась оставить на туалетном столике бутылку и пробочник! – и выпил залпом. Потом ухнул и второй бокал. Сердце слегка согрелось. Отчего-то он вспомнил, как писал Лагарпу, своему бывшему воспитателю, письмо. Француз чрезвычайно интересовался успехами своих царственных подопечных, но и Александр, и Константин отнеслись к себе весьма самокритично. Особенно Константин, который вообще любил рубить сплеча. Он написал: «В двенадцать лет я ничего не знаю. Быть грубым, невежливым, дерзким – вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь».

Ему тогда было двенадцать, но он и сейчас готов был подписаться под каждым словом из того письма. «Из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь…» И в это состояние самоуничижения его поверг какой-то жалкий час, который он провел на ложе этой тупой, холодной, перепуганной, неумелой, неласковой, стыдливой, чрезмерно стыдливой девчонки.

Она что, дура? Полная дура? Она что, не знала, что делают между собой мужчина и женщина, когда становятся мужем и женой? Неужели ее мамаша, похожая на важную гусыню, уверяла ее, что молодой супруг всю ночь станет играть с ней в подкидного дурака? Или, чего доброго, будет читать ей по–французски трагедию Расина «Федра»?

Хотя она небось даже Расина сочла бы слишком развратным!

Константина передернуло от всхлипываний, которые до сих пор звучали у него в ушах. Как она смела вести себя так, будто он… будто он свирепый зверь, чудовище, насильник и разбойник?! Будто он язычник, а она – мученица–христианка, которая во что бы то ни стало должна сберечь свою честь! Жаль, что нельзя связать эту помешанную на своей невинности дурочку и выстрелить ею из пушки! Право, жаль.

Теперь она возненавидела его. Ну и ладно! Он тоже ее ненавидит.

То, что у великого князя Константина нелады с женой, скоро стало ясно всем. Впрочем, у его старшего брата тоже были нелады с его супругой, великой княгиней Елизаветой Алексеевной. Однако если Елизавета страдала от холодности Александра, то Анну, наоборот, пугали пылкость и неуемность Константина. Двор начал судачить о брачной жизни братьев – сначала тихо, потом громче и громче.

Затем на некоторое время смерть императрицы Екатерины стала той темой, которая затмила собой все прочие.

На престол взошел Павел Петрович. Одержимый желанием навести образцовый порядок в империи (ему казалось, что в ней совершенный разброд и полное шатание), он назначил Константина инспектировать пограничные войска. Прежде всего императора беспокоило состояние войск в Ровно. Именно туда в 1799 году и направился Константин.

Среди польских аристократов многие относились к России с подчеркнутым презрением, но иные пытались поддерживать добрые отношения со страной, в полную зависимость от которой попала Польша. В числе этих людей была и старинная, очень знатная и богатая семья князей Любомирских. Здесь был устроен прием в честь великого князя Константина, и скоро многим стало казаться, что он прибыл в Ровно именно для того, чтобы инспектировать дом Любомирских. Вернее – устанавливать местонахождение княжны Елены.

Она была удивительная красавица. Получила хорошее образование, танцевала, не касаясь земли, на коне скакала, словно казак, а какой огонь вспыхивал в ее глазах в ответ на пылкие взоры Константина! Он влюбился, влюбился настолько, что только и мечтал, как разведется с Анной Федоровной и женится на Елене Любомирской.

Именно с намерением осуществить это он и вернулся в Петербург, напоследок написав Елене, что никто так никого не любил, как он любит ее: «Я теперь так живо воспринимаю, так глубоко чувствую, как раньше никогда!»