«Первая реакция присутствующих — контролируемый шок, — подтверждает Игорь Коломойский. — Я у него еще потом тет-а-тет переспросил, он снова подтвердил».

«Кто-то пытался разрядить ситуацию — перевести разговор на другую тему, но Янукович снова и снова сам к ней возвращался. Складывалось впечатление, что он на нас «тестирует» свои доводы, проверяет нашу реакцию», — добавляет еще один гость праздника.

«Шок — это первая реакция, — продолжает Коломойский. — А дальше ты задаешься вопросом: как же так, в чем причина? Все тогда друг друга об этом спрашивали, все пытались разобраться. Вот даже и в нашей компании — из тех, кто был тогда за столом, все люди ассоциировали себя больше с Западом, чем с Востоком, все привыкли на отдых в Монако ездить, а не в Анапу».

Многим, даже близкому окружению, логика действий Виктора Януковича казалась иррациональной. «Странный человек, подпиши он тогда Вильнюсское соглашение, второй срок был бы ем> обеспечен», — констатирует Игорь Коломойский. Действительно, перед Виктором Януковичем рисовались весьма заманчивые возможности:

• вхождение в европейскую семью, что значительно сокращало и упрощало путь непосредственно в ЕС;

• гарантированное потепление отношений с США и возобновление диалога с МВФ, крайне недвузначно намекавшего на скорое предоставление кредита;

• значительное укрепление собственных позиций на 2015 геи с одновременным лишением оппозиции каких-либо конкурентных преимуществ (это он, Виктор Янукович, превращался в главного евроинтегратора, а вовсе не оппозиционеры);

• обеспечение себе места в истории. Человеку, приведшему свою страну в Европу, вечность — с высокой долей вероятности — простила бы и «Межигорье», и многочисленные коррупционные схемы соратников, и много чего еще.

Но вечером 28 ноября все мосты были сожжены.

Вспоминает Петр Порошенко:

«После Вильнюса Виктор Янукович стал нерукоподавае-мым. Случившееся на саммите ключевые европейские лидеры восприняли как личное оскорбление. И это была очень эмоциональная реакция, не имевшая ничего общего с традиционным дипломатическим протоколом. На ужине во время саммита был такой момент. Янукович, пытаясь как-то разрядить обстановку, спрашивает: «А может, мы подпишем соглашение об открытом небе?». На что ему кто-то из лидеров отвечает: «Вы что, сумасшедший, не понимаете, что происходит, искренне считаете лидеров двадцати семи государств идиотами?». Вот такими словами. Это было точкой невозврата. Было ясно, что Европа общаться с Януковичем больше не будет. Ни сейчас, ни впредь».

В июле 2014-го я поинтересовалась у Рината Ахметова:

— Вы спрашивали у Януковича о причинах разворота?

Спрашивал. И он говорил мне то же, что и во всеуслышанье. Ссылался на фактор экономики. Экономика, мол, не выдержит. У него были свои аргументы, и он был убежден в их правильности».

В дополнение — свидетельства Владимира Рыбака, тогда спикера ВР, многолетнего соратника Виктора Януковича.

«Это была совершенная неожиданность, — говорит он о развороте, — шок! Ведь мы столько к этому шли! Я сам активно участвовал в подготовительной работе. Мы в парламенте приняли все законы… Все этого ждали. И вдруг… Помню, я спросил Азарова: «Николай Янович, как же так? Что же вы делаете?».

А он ответил: «Мне велел президент»?

Как-то так. Плюс говорил что-то об экономической ситуации, о факторе востока. Согласен, может, эти аргументы и состоятельны, но их раньше надо было озвучивать!

Как этот разворот объяснялся для близкого круга?

Так и объяснялся! Точно так же, как в публичной плоскости. Я все это слушал-слушал, потом говорю: «Постойте, почему же мы за неделю «передумали»? Почему раньше на этот путь не встали?». Внятного ответа я не получил».

Получается, в Вильнюсе Виктор Янукович совершил прыжок в пустоту.

Незадолго до у него с Владимиром Путиным состоялась ранее упоминавшаяся тайная встреча в подмосковном бункере. После этого Янукович начал вести себя алогично — как человек, чем-то очень сильно напуганный.

«Я вернулся из Вильнюса с абсолютной внутренней уверенностью, что мы все равно «дожмем», что ассоциация будет подписана, — говорит Петр Порошенко. — Причин было несколько. Во-первых, внутренние ощущения. Такая спокойная уверенность. Во-вторых, слова наших европейских друзей. В-третьих, для очень многих европейских политиков первого уровня Украина уже была вопросом их личного реноме. В том смысле, что в процесс евроинтеграции Украины они вложили так много сил, что запросто от этого отступиться уже не могли. Это и Баррозу, и Фюле, и Грибаускайте, и Шульц, и многие другие. Они боролись за Украину так, как будто речь шла об их родной стране. Почти у каждой из этих стран был этап истории, в который демократическая революция встречалась с диктатурой, авторитаризмом. И таким странам не надо ничего объяснять, они сами это прошли и понимали нас с полуслова. Польша, Чехия, вся Прибалтика. Поэтому они осознавали: борясь за украинцев, борются сами за себя. Это нам очень помогло».

Вечером 29 ноября на киевском Майдане таких оптимистов, как Порошенко, было не много. В массе своей люди были очень подавлены. Что делать дальше, было неясно. Диктатор поступил по-своему, и народу, по большему счету, нечего было этому противопоставить. Ждали начала митинга. Планировалось: Яценюк, Кличко и Тягнибок доложат о результатах поездки в Вильнюс. Но докладывать было особо нечего — слишком неутешительны результаты.

«Мы будем требовать в парламенте импичмент президента и досрочные выборы», — заявил митингующим Арсений Яценюк. Заявил, прекрасно зная, что закона об импичменте не существует и принять его силами тогдашней Рады — утопия еще большая, чем провести досрочные выборы. Но что еще он мог сказать пяти тысячам собравшихся? Единственное: пригласить их на митинг 1 ноября.