Торги как способ затягивания времени были важны еще и потому, что и у власти, и у оппозиции отсутствовал дальнейший четкий план действий.

6-7 февраля Виктор Янукович летал на открытие Олимпиады в Сочи. Не столько ради того, чтобы полюбоваться на олимпийский огонь, сколько ради того, чтобы поговорить с Владимиром Пугиным о деньгах: Киев все еще надеялся получить вторую часть обещанного 15-миллиардного кредита. Накануне в Москве, сославшись на предпраздничные приготовления, Путин не принял Януковича. И это был более чем ясный знак. В Сочи, по словам сразу нескольких конфидентов из верховной российской власти, украинский гость не получил четкого ответа: ни «да», ни «нет». Зато через короткое время российский министр финансов Антон Силуанов заявил: «Украина получит второй транш только после того, как погасит собственный долг за газ». Уточнений более не требовалось.

Хотя закон об амнистии не нравился представителям оппозиции, он был принят. Другого способа освободить пленных не существовало. Вспоминает Арсен Аваков:

«Всего задержанных было, кажется, двести тридцать шесть У меня на руках был предварительный список, но, вообще, ими предметно занимался Паша Петренко (после победы Майдана Петренко стал министром юстиции. — С. К.). От оппозиции мне было дано поручение: прийти с этим списком на переговоры и добиваться освобождения всех задержанных».

После событий в Украинском доме контакты власти и оппозиции происходили в формате так называемой гуманитарной рабочей группы. Создана она была с подачи главы СБУ Якименко. Сам он, однако, в ее деятельности участия не принимал.

«Мы сели в АП, у Клюева, обсуждать порядок освобождения наших ребят. От оппозиции на встрече был я и Денис Дзензерский. С другой стороны — замминистра внутренних дел Сергей Ратушняк и замглавы АП Сергей Ларин, — продолжает Аваков. — Вообще, какой тогда шел разговор. Мы говорили: отдайте нам наших ребят. Сторона власти настаивала: отдадим, если сначала договоримся о правилах «раз-руливания» кризиса. Правила, говорим мы, просты: ассоциация с ЕС, ну и т. д. — весь спектр политических требований.

На столе лежала карта расположения наших баррикад. И представители власти говорят: давайте договоримся о деэскалации. Определим линию, за которую нельзя переступать, и это позволит избежать столкновений в дальнейшем. «Ваши» и «наши» расходятся по разные стороны. Кроме того, в баррикаде на Грушевского вы делаете проем, который обеспечит проезд автомобилям. Проезд по Грушевского был для них буквально идеей-фикс. Мы, в свою очередь, были заинтересованы в том, чтобы развести противостоящие стороны как можно дальше друг от друга, минимизировав тем самым вероятность столкновений и кровопролития.

Эти «качели» продолжались несколько дней. В тот же период у меня было еще несколько встреч с Клюевым. Точнее: две с Клюевым и одна с Лариным. Договориться с ребятами на Грушевского было невозможно, и я помню, как сказал представителям власти: если вы вправду думаете, что их можно как-то уговорить, — вперед, пробуйте, договаривайтесь сами. Я повторял им: это не политические торги, не попытка «отжать» у вас какой-то участок территории, это объективная реальность — люди заняли такую позицию и вряд ли отступят».

Аваков говорил правду. Активистов на Грушевского оставалось немного, но настроены они были очень категорично. Даже записали видеообращение, в котором заявили, что живыми оттуда не уйдут. Собственно, и уходить-то было некуда. Многих из них власть давно вычислила и предметно «вела». Накануне в квартиру к одному из активистов явились с обыском, после чего его мать умерла от сердечного приступа. Разговоры об амнистии были всего лишь отвлекающим маневром. Как известно, был бы человек, а дело найдется.

«Так или иначе, в какой-то момент мы с Кубивым и егс> замом Дубасом пошли к ним на переговоры, — продолжает Аваков. — И Самооборона Майдана, и «Правый сектор» в обмен на наших заложников были готовы вести диалог с властью. Но ребята, которые сидели на Грушевского, полагали иначе. Итак, мы инициировали переговоры. Они проходили в Украинском доме: на улице все же не очень комфортно. Сели с ними в отдельной комнате и долго беседовали. Я объяснял, почему нам сейчас так важно найти общий язык с противоборствующей стороной, почему важно сделать в баррикаде проем, который обеспечит проезд. Я предлагал сделать в баррикаде раздвижные ворота, которые при необходимости можно разомкнуть, тем самым обеспечив проезд. Тут я хитрил, конечно, потому что в проекте мирного Соглашения было написано «проезд» — без конкретизации. Но раз машина проехать может, значит, считай, проезд есть. Диалог развивался очень непросто. В итоге вроде их уговорил. Ударили по рукам».

В середине февраля власть и оппозиция поочередно предпринимали друг против друга психические атаки. То майдановский штаб заявлял о том, что демонстранты, вопреки всему, площадь не покинут. То «Свобода» декларировала намерение чуть ли не забаррикадироваться в Украинском доме. В ответ власть «смягчалась»: Октябрьский дворец и Дом профсоюзов освобождать необязательно — это же не административные здания, о которых идет речь в законе. Тем временем прокуратура переквалифицировала дела задержанных автомайдановцев (все были пойманы в ходе январской облавы «Беркута» на Автомайдан) с «хулиганства» на «массовые беспорядки», а это уже статья совсем иного порядка тяжести.