Советы обошли нас с севера. Из-за этого поступило распоряжение перелететь на тыловой аэродром. Но мы не можем подняться в воздух – на протяжении нескольких дней облака висят над лесом по направлению к Вязьме, так что о перелете не могло быть и речи. Снег на летном поле лежит толстым слоем. Нам сильно повезет, если сюда не заявятся иваны вместе с Санта-Клаусом. Русские подразделения, что проходят мимо, определенно не знают о нашем присутствии – иначе уже давно бы нас прихлопнули.

Таким образом, нам приходится очень тихо праздновать Рождество в школе Горстова. С наступлением темноты многие молчаливы; все прислушиваются – не раздастся ли откуда-либо громкий звук. Пара стаканов крепчайшей водки подняла настроение даже самых угрюмых. Зазвучали рождественские песни, и плохое настроение исчезает. В полдень нас посещает командир полка, чтобы вручить ордена. В нашей эскадрилье я был первым, получившим Рыцарский Железный крест. В первый день рождественских каникул мы посылаем вызов нашим спортивным коллегам из Москвы на хоккейный матч. Ответа не следует, и нам приходится играть на льду Москвы-реки самим. Плохая погода продолжается еще несколько дней.

Как только погода улучшилась, мы отправляемся в путь, следуя над безбрежными лесами вдоль автострады на Вязьму. Скоро погода портится, и самолеты, сбившись в кучу, спускаются к самым верхушкам деревьев. Вокруг только серые облака, кружащиеся клочья тумана и снег. При этом трудно не потерять друг друга из виду. Безопасность в воздухе зависит от мастерства ведущего группы. Подобный перелет опаснее любого боевого вылета. Тот день оказался для нас поистине черным – мы потеряли несколько экипажей, которые оказались неспособными преодолеть трудности. Над Вязьмой мы поворачиваем направо и летим в направлении Сычевка – Ржев. Совершив посадку на покрытый густым снегом аэродром в Дугине, примерно в 20 километрах южнее Сычевки, мы располагаемся в колхозе. Здесь безжалостный холод, но наконец к нам по воздуху прибывают подходящее обмундирование и оборудование. На нашем аэродроме ежедневно приземляются транспортные самолеты, доставляющие одежду, лыжи, сани и другие вещи. Но время для захвата Москвы уже упущено. Тех десятков тысяч наших товарищей, которых убил холод, уже не вернуть. Нового наступательного порыва для армии уже не будет, она зарылась в дыры и окопы из-за безжалостного удара невыносимо тяжелой зимы.

Мы летаем в районах, знакомых нам по боевым действиям прошлого лета, – около истока Волги западнее Ржева и вдоль железнодорожной линии около Оленина и к югу. Глубокий снег создает нашим войскам колоссальные трудности; Советы же в своей стихии. Теперь самый умный техник – это тот, который использует самые примитивные методы работы и передвижения. Двигатели больше не заводятся, все твердо от мороза, гидравлика не работает, надеяться на показания приборов нельзя. Утром моторы отказываются работать при таких температурах, хотя мы и укрываем их матрасами из соломы. Механикам приходится проводить ночь вне стен, чтобы каждые полчаса прогревать моторы – иначе утром они не заведутся. Присматривая за моторами ночь напролет, механики получают обморожения. Как инженер-офицер, я всегда на морозе, чтобы быть наготове между вылетами и по мере надобности чинить самолеты. Во время полетов случаев обморожения мало. Нам приходится летать низко из-за плохой погоды, в нас бьют зенитки, так что времени обращать внимание на холод нет, хотя, конечно, вернувшись в теплое помещение, мы замечаем у себя обмороженные места.

В начале января генерал фон Рихтхофен в «шторьхе» приземляется на нашем аэродроме и именем фюрера награждает меня Рыцарским Железным крестом. В приказе о награждении упоминаются успешные атаки кораблей и разрушенные за прошедший год мосты.

На следующий день наступает еще более сильный холод, который очень усложняет нашу задачу сохранить самолеты в работоспособном состоянии. Я вижу, как отчаявшиеся механики согревают двигатели открытым пламенем, пытаясь возвратить их к жизни. Один из них сказал мне:

– Двигатели либо заработают, либо сгорят дотла. Если они не заработают, пользы от них все равно никакой.

Этот метод поражает меня тем, насколько крайние меры приходится выбирать, и я придумываю другой способ. Бензин можно греть в жестяной печи. Сверху приделать трубу с перфорированной крышкой, чтобы задерживать искры. Мы ставим это устройство под двигателем и зажигаем огонь, направляя трубу на топливный насос, вокруг которого теперь распространяется тепло. Прогревание длится до появления результата. Устройство примитивно, но для русской зимы работает сносно. Позднее мы получаем сложные нагреватели и технические приспособления. Они прекрасно сконструированы, но, к сожалению, зависят от работы своей точной техники – слабеньких моторов и сложных устройств. Их самих нужно заставлять работать, а они этого не желают из-за холода. Таким образом, на протяжении всей зимы пользы от наших самолетов мало. Немногие пригодные машины даются опытным, слетанным экипажам, так что отсутствие количества в некоторой степени компенсируется качеством.

Несколько дней мы совершаем налеты на железнодорожную линию Сычевка – Ржев, где русские пытаются прорвать фронт. Наш аэродром находится близ линии фронта – как и несколько недель назад в Калинине. На сей раз у нас нет наземных войск, которые бы остановили его продвижение, и однажды ночью иваны, наступая из Сычевку, внезапно появляются на окраинах Дугина. Офицер Крескен, командир нашей комендантской роты, собирает группу частью из наших наземных служб, частью из соседних подразделений и удерживает аэродром. Наши отважные механики дежурят по ночам в траншеях с гранатами и винтовками; днем они продолжают свою работу. Ничего не может произойти с нами днем, поскольку у нас еще есть запас бензина и бомб. Два следующих дня нас атакуют кавалерия и отряды лыжников. Ситуация становится критической, и мы уже сбрасываем бомбы недалеко от границ аэродрома. Советские потери очень велики. Затем Крескен, бывший спортсмен, организует контрнаступление, лично возглавляя боевую группу. Наши самолеты висят над ним, стреляя и бросая бомбы на всех, кто может ему помешать. В результате окрестности нашего аэродрома снова очищены. Солдаты люфтваффе в начале войны не предполагали, что их будут использовать подобным образом. Затем войска с бронетехникой расширяют отбитую нами территорию, занимают Сычевку и переносят в нее свой командный пункт. Таким образом, положение на линии Гжатск – Ржев, прикрывающей наш аэродром, снова стабилизируется. Дни скучного отступления завершились.

Лисы лучше нас приспособлены к холоду. Каждый раз, как мы возвращаемся обратно из Ржева на низкой высоте над скрытыми снегом равнинами, мы замечаем крадущихся в снегу лис. Когда мы проносимся над ними на высоте нескольких метров, они приседают и испуганно смотрят на нас. У Якеля оставались патроны в пулемете, он прицеливается в одну лису и убивает ее. Затем Якель вновь возвращается на это место, однако оказывается, что шкура лисы совершенно испорчена пулевыми отверстиями.

Неприятным сюрпризом для меня становится новость, что за большое количество боевых вылетов я должен немедленно отправляться в Германию. После отпуска мне приказано следовать в Грац в Штирии, где предстоит возглавить звено резерва, чтобы передавать новым пилотам свой опыт. Мои уверения, что мне не нужен отпуск, что я не хочу оставлять свой полк, – и даже использование знакомств, – успеха не имеют. Полученный приказ обжалованию не подлежит. Трудно прощаться с товарищами, с которыми свела меня судьба. Наш командир лейтенант Пресслер хочет запросить меня обратно, как только я приступлю к новой работе. Я готов ухватиться за любую возможность.

И вот я лечу на запад в транспортном самолете, который следует через Витебск, Минск и Варшаву в Германию. В отпуске я катаюсь на лыжах в Ризенгебирге и Тироле и пытаюсь бороться со своей яростью, вкладывая эмоции в спортивные упражнения под ярким солнцем. Постепенно покой горной страны, в которой расположен мой дом, и красота сверкающих снегом горных вершин снимают напряжение, накопленное за время ежедневных вылетов.