— Новорожденный, — пренебрежительно сказал бородач с топором. — Что с него взять?

— Потренировались, и то хорошо. — Арбалетчик закинул свое оружие за плечи и осведомился: — Ну, что, пойдем или как?

Четвертый человек, худой, долговязый, со страшными шрамами на лице, молча кивнул и стал спускаться с холма к грунтовой дороге. Его спутники мгновение помедлили, решая про себя, идти вслед за ним или стоит обыскать трупы. Чувство товарищества победило, и отставшие бросились догонять долговязого молчуна.

Вскоре вся дружная четверка, загребая подкованными башмаками серую дорожную пыль, скрылась за горизонтом.

— Заходи, — сказал Александр, открыв дверь. Он выглянул на лестничную площадку и спросил: — Один?

— Один, — ответил Глеб и вошел в квартиру.

— Это хорошо. А то я почти голый. И одеть нечего — все в стирке. — Александр, босой, в трусах до колен и в мятой майке навыпуск, хлопнул дверью.

— Пожрать принес? — осведомился он, хищно глядя на пластиковый пакет в руках Глеба.

— Принес.

Они прошли на кухню.

— О делах потом, — предупредил Александр, бесцеремонно вываливая содержимое пакета на стол. — Сперва перекусим. — Он оглядел гору продуктов и спросил: — А ты что, разбогател?

— Нет. Выгреб все из своего холодильника. Я уезжать собираюсь. Скоро. Все съесть не успел бы.

— Уезжаешь? Далеко?

— В Америку. В общем-то я по этому поводу и пришел…

— О делах потом, — напомнил Александр.

Глеб замолчал.

Александр быстро сполоснул маленькую кастрюльку, налил воды из-под крана, зажег газ, поставил посудину на огонь и сел напротив Глеба, ожидая, когда закипит вода.

— Так и не работаешь? — спросил он.

— А кто сейчас работает? — вопросом ответил Глеб. — Да и зачем? Пособия на жизнь худо-бедно хватает. А устроишься на работу — времени свободного совсем не будет. По шесть часов вкалывать! Нет, это не по мне… На что мне деньги без свободного времени?

— В твоих словах есть часть правды, — признал Александр. — Но это не вся правда.

Они надолго замолчали, глядя на венец синих огоньков под кастрюлей…

Застучала, зазвенела крышка под давлением рвущегося наружу пара. Вода вскипела. Александр бросил щепоть соли, подумал, заглядывая в кастрюлю, и сыпанул еще. Потом взял принесенные Глебом пельмени, уже размороженные, слипшиеся, и стал потихоньку отдирать их друг от друга и осторожно опускать в клокочущий кипяток. Переправив в посудину пару десятков бесформенных липких комков, он кинул туда же лавровый листик и принялся неспешно резать хлеб.

— Жениться, что ли, — задумчиво сказал он.

Глеб не ответил.

Они еще помолчали.

— А дождь все идет, — отметил Александр, глянув в окно. За окном брезжил унылый рассвет.

— Идет, — безучастно подтвердил Глеб, думая о своем.

— И когда кончится — неизвестно… Вот люди, а! Моделируем ядерные процессы, предсказываем движение звездных систем, а угадать толком погоду не можем. Не умеем!

Глеб кивнул. Александр половником стал вылавливать разварившиеся потрепанные пельмени, выкладывая их на одну большую тарелку. Потом он залил их горячим бульоном, добавил майонеза и густо присыпал черным молотым перцем.

— Объедение! — Он чмокнул, любуясь делом своих рук. — Сегодня можно не жениться.

Друзья пододвинулись к столу.

— А дела потом! — сказал Александр, доставая ложки из скрипучего ящика.

Птицы ждали. Целыми днями они кружили над равниной, высматривая поживу. Парили в восходящих потоках воздуха, купались в синеве неба. Вороны и грифы-стервятники. Падальщики.

Им было все равно, что расклевывать — распухшее ли тело павшей кобылы, мумию ли быка, от которого только и осталось, что шкура да кости, останки ли убитых в бою воинов. Птицы рвали мертвую плоть когтями, вонзались в лохмотья мяса безжалостными клювами. Хрипло переругивались. Растопырив крылья, отгоняли конкурентов. Глотали, давясь от жадности, большие куски падали.