Поглядывая на небо, я заметил, что звезды сначала потускнели, а затем совсем исчезли то ли за плотной пеленой облаков, то ли в надвигающемся тумане.

Переговорив с Трифоновым, который дежурил на радиостанции, я встревожился не на шутку. Связи с нашими экипажами по-прежнему не было, а из случайно перехваченных разговоров в воздухе становилось ясно, что погода основательно портится. Но вот я услышал далекий гул моторов. «Наконец-то возвращаются», — мелькнула мысль.

Подал сигнал «Включить все огни».

Вскоре аэродром сиял, точно небольшой городок в праздничный вечер.

Над нами пронесся самолет с бортовыми огнями. Вот он сделал четвертый разворот и через минуту уже катил по освещенной полосе. Я увидел номер на фюзеляже и удивился: это была моя машина, оставленная на базовом аэродроме. Самолет между тем зарулил на стоянку, двигатели остановились, и из кабины вышли мой заместитель капитан Сидоркин, штурман старший лейтенант Ермолаев и стрелок-радист Иван Вишневский.

— Каким ветерком занесло вас к нам? — поинтересовался я, протягивая руку Сидоркину.

— Погода загнала. Наш аэродром закрыт туманом. А ваш отыскали только тогда, когда вы зажгли огни. Следом за мной вылетел Лебедев. Вот-вот он должен быть здесь.

Я выстрелил из ракетницы вверх и передал ее Сидоркину.

— Стреляй через каждые две-три минуты.

Сам стал звонить по телефону на радиостанцию, метеорологу, на базу, выясняя обстановку. А туман между тем уже закрывал стартовые огни.

Послышался гул моторов, но самолетов не было видно. Сидоркин периодически выпускал ракеты.

Вместе с клочьями тумана, прямо из облаков, один за другим вывалились два самолета и, приземлившись, покатили [97] по полю. «Не летчики, а волшебники», — с восхищением подумал я про Панченко и Китаева. Однако в тот же миг заметил, что на самолете Китаева не вращается винт левого мотора, а капот залит маслом.

Окончив пробежку, одна машина развернулась и стала рулить к нам, а вторая, развернувшись влево, покатила дальше. Было ясно: с ней что-то случилось.

Панченко рассказал, что за линией фронта погода держится отличная, что разведка проведена нормально и попутно бомбили аэродром Кутейниково. Там возникли два очага больших пожаров. Аэродром сильно защищен зенитной артиллерией. В самолете несколько пробоин.

Подъехала машина с экипажем Китаева. Все были целы. Старший лейтенант Китаев доложил, что во время атаки аэродрома зенитным огнем разбит левый мотор, а экипаж невредим.

Итак, все вернулись домой, кроме Лебедева. Экипажи уезжают в поселок отдыхать, я остаюсь на старте. Туман наглухо затянул аэродром. В воздухе не слышно ни звука. Посмотрев на часы, понял, что Лебедев или сбит, или сел на вынужденную где-нибудь в степи.

Скомандовав, чтобы выключили сигнальные огни, разрешил всем отдыхать. А сам пристроился в санитарной машине и почти мгновенно уснул.

Утром на аэродром позвонил начальник штаба полка подполковник Федор Игнатьевич Бурбелло.

— Лебедев в эту ночь сел вынужденно в поле, — услышал я. — Экипаж попал под шквальный огонь зенитной артиллерии. Штурман старший лейтенант Заварихин убит, Лебедев и стрелки-радисты Коков и Гончаров серьезно ранены. Лебедев, теряя силы, привел машину на свой аэродром. Все было бы в порядке, если бы туман полностью не закрыл его. Тогда летчик нашел подходящую площадку и сел в Сальской степи... Недалеко от станции Двойная. Там и похоронили Заварихина...

Из нашей дружной боевой семьи ушел еще один ветеран полка. А сколько раз мы вместе с ним бомбили фашистов! В каких только переделках не побывали!..

* * *

С наступлением сумерек над прифронтовыми дорогами появлялись немецкие бомбардировщики, атакуя колонны наших войск, технику и все, что двигалось к переднему краю, пользуясь темнотой. На нашем участке фронта тоже кружили эти хищники, пытавшиеся бомбами и пулеметным [98] огнем дезорганизовать движение. Дежуря на аэродроме почти каждую ночь, я видел, как северо-западнее Шахт тянулись с воздуха к земле струи пулеметного огня. Иногда доносились глухие взрывы бомб.

«Надо бы как следует проучить врага», — не раз говорили летчики. Я и сам думал об этом. Но как настигнуть фашистов на бомбардировщике в темноте, да еще на высоте сто — двести метров?

Однажды, еще засветло выпустив экипажи на разведку, мы послали лейтенанта Сиволдаева на свободную охоту. Борис Сиволдаев на «Бостоне» ходил чуть в стороне от главной дороги на высоте триста метров. Я не спускал глаз с северо-западного участка горизонта. Наступила ночь. Фашистский самолет, как обычно, появился над дорогой и начал обстрел. Сиволдаева пока не было видно. Но вот гитлеровский летчик снова открыл огонь. И тут ему в бок ударили тяжелые трассы двух пулеметов примерно с трехсот метров. Затем все стихло. Через двадцать минут возвратился Сиволдаев.