В небольшом школьном саду под старым деревянным навесом стояли уже накрытые столы, уставленные едой. Мягкий летний вечер, окутанный тишиной, предвещал нам первую с начала боевых действий спокойную ночь...

Утром следующего дня Бочин, Панченко, Сидоркин и я пошли знакомиться с селом. Вдоль центральной улицы во дворе каждого дома пышно цвели цветы, зрели яблоки, груши, сливы. Остановились у большого пруда. Берега его густо заросли осокой. До самой воды опускались ветви огромных верб.

«Отличное место для рыбалки», — подумал я. Но любоваться природой не было времени. Мы зашагали обратно.

В просторном общежитии шла предварительная подготовка к полетам. В одном углу под руководством Трифонова занимались стрелки-радисты. Штурманы особой группы уселись на койках, развернув на коленях карты района боевых действий. Их консультировал штурман полка капитан Мауричев. Летчики углубились в таблицы иностранных самолетов...

Ранним утром следующего дня в деревню втянулась большая колонна автомашин, запрудившая улицу у школы. Громкие голоса людей, гудки сирен, рокот моторов разбудили летчиков. Мы выскочили на улицу. А с машин прыгали уставшие от долгой тревожной дороги техники, механики, мотористы, летный запасной состав, работники штаба.

Я отыскал машину Сумского. Володя, как всегда подтянутый и свежий (кажется, к нему одному не пристала пыль), помогал Кравчуку выбраться из машины.

— Да ты уже ходишь? — обрадовался я, увидев Кравчука, опиравшегося на палочку.

— Надеюсь, еще и полетаю, — как-то смущенно отозвался он.

Машины опустели. Только на одной, заполненной доверху [21] различными вещами, сидели две закутанные в платки женщины.

— Эй, девчата, вы чьи? — спросил Бочин.

— Нам нужна столовая. Мы официантки, — звонко проговорила одна из них, снимая платок и стряхивая с него пыль.

— Так это здесь! Спускайтесь. Мы поможем.

Одна из девушек оказалась рослой и сильной, вторая — маленькой, с симпатичным личиком и выразительными голубыми глазами. Рослую девушку звали Тоней, ее подружку — Галей...

После настоящего обеда, приготовленного нашим поваром, командир собрал летчиков и объявил приказ: небольшими группами бомбардировщиков содействовать войскам 5-й армии, наносящей из районов Малина, Бородянки контрудар по противнику.

И снова началась непрерывная боевая работа: аэродром, маршруты за Днепр, бомбежка врага, воздушные бои. И опять мы теряли товарищей.

Но это было без меня. С группой пехотинцев я шагал в это время по лесной дороге за тремя подводами на северо-восток, в направлении железнодорожной станции Ирпень.

Сегодня во второй половине дня наше звено с высоты пятисот метров атаковало скопление немецких машин и войск южнее Малина. Эта колонна двигалась к полю боя на помощь своим частям, отступавшим под натиском воинов 5-й армии. Мы застигли врага врасплох, машины не успели рассредоточиться, а пехота еще оставалась в кузовах, когда на них обрушились бомбы. Барышников, качнув крыльями, начал разворот для новой атаки. Впереди в клубах дыма и огня летчики увидели брошенную колонну горящих машин и бегущих по полю солдат. Самолеты открыли огонь из пулеметов. Затем, проскочив над колонной, Барышников развернулся на восток и стал набирать высоту. «Промчаться бы сейчас на бреющем, да еще разок рубануть по фашистам», — подумал я и сейчас же увидел внизу, на фоне зеленого поля, несколько истребителей с тонкими фюзеляжами, мчавшихся навстречу.

— Смотри, сзади «мессеры», — крикнул я стрелку. — Передай другим экипажам.

Вскоре загремели пулеметы трех бомбардировщиков. В течение пяти минут мы успешно отражали атаки врага. Послав длинную пулеметную очередь, от которой завибрировал СБ, я услышал ликующий крик: «Мессер» горит!» Но стрелок тут же подавленно сообщил, что кончились патроны. [22] .. А вскоре пушечная очередь «мессершмитта» прошила крыло нашего самолета. Левый мотор сразу заглох, и мы начали отставать от своих. Фашисты обнаглели и с коротких дистанций стали расстреливать нашу безоружную машину. Вспыхнуло левое крыло. Я бросил СБ вниз и заскользил вправо, пытаясь сбить пламя. Но все было напрасно, огонь разгорался и внутри фюзеляжа. Пламя уже обжигало мне спину.

— Прыгай! — крикнул я штурману, и он тут же выполнил приказ, за штурманом последовал и стрелок-радист. Я в последний раз осмотрел свой самолет: винт левого мотора не вращался, крыло было охвачено пламенем. И еще на мгновение я увидел совсем рядом лица двух гитлеровских летчиков: они равнодушно расстреливали машину, ожидая конца.

«Ну нет, гады! Я умирать не собираюсь! Мы еще встретимся!» — закричал я и погрозил фашистам кулаком.

Парашют раскрылся на высоте около ста метров, сильно встряхнув меня. Опустился в каком-то селе, прямо на огород вблизи небольшой хаты. Ко мне подбежал мальчик лет двенадцати.

— Немцы есть? — спросил я.

— Есть красноармейцы, — ответил парнишка, помогая мне собрать парашют.

Потом, шагая вместе через грядки, мы вышли на площадь. Там я увидел группу красноармейцев и три запряженные повозки. Бойцы молча кивнули в ответ на мое приветствие.

— Это ты опустился на парашюте? — спросил молодой, обвешенный оружием лейтенант-пехотинец.

— Да. А моих товарищей, штурмана и радиста, не видели?

Лейтенант отрицательно покачал головой и предложил: