— Ты не можешь винить себя за то, что происходит.

— В таком случае зачем я вообще живу? — Акмед погрузился в молчание.

— А кого ты хотел спасти?

Еще не успев договорить, Рапсодия почувствовала, как в нем открывается дверь, к которой она так боялась приблизиться.

Глубоко под землей, среди руин сокровищницы Гвиллиама, так и не увидевшей никаких сокровищ, держа в руках кровь ф’дора, которая могла им завладеть, и зная о существовании Искателей, Акмед посмотрел на Рапсодию, только что спавшую рядом с Дитя Земли, отдохнувшую, но еще не готовую к новым испытаниям. Она стояла перед ним, а он любовался ее шелковистыми волосами, сияние которых разогнало горечь воспоминаний, боль и отчаяние, затем тяжело вздохнул, стараясь не думать о равнодушном прикосновении ее пальцев к своей коже, взял руку Рапсодии, поцеловал и сжал в своих.

— Только одного человека. Он из числа тех, кто не знает, что нуждается в спасении, — ответил он. — Как, впрочем, и мир вокруг него. В этом мы с тобой похожи гораздо больше, чем можно подумать, взглянув на нас. Мы с тобой как две стороны одной монеты, Рапсодия.

— Ну, если мы с тобой монета, значит, имеем ценность. — Она взяла плащ и заплечную сумку. — Мне пора. Я буду посылать тебе сообщения всякий раз, когда у меня появится возможность. Но прежде чем я уйду, ответь мне на один вопрос.

Акмед кивнул.

— Что ты пытаешься мне сказать с тех самых пор, как появился здесь?

— Останься в живых.

Рапсодия сжала его пальцы, и тепло ее руки проникло сквозь кожаную перчатку.

— Я не собираюсь умирать. Но цель моей жизни остаться в живых не ради Грунтора — или тебя.

Она выпустила его руку и, наклонившись, чтобы поцеловать Спящее Дитя в лоб, услышала его слова:

— Тогда живи ради себя самой.

Когда она обернулась, он уже ушел.

Окутанный мраком и тишиной подземного лабиринта, Акмед осторожно открыл флакон из гематита и исследовал содержимое, почувствовав его прикосновение к своей коже и легким.

Сначала его удивило отсутствие запаха. Он знал, как пахнет ф’дор — отвратительная вонь горящей плоти, — и приготовился к этому. Но на самом деле он ощутил лишь едва различимый аромат камня. Гематит, который, по словам Рапсодии, был серебристо-черным, когда его отдала ей леди Роуэн, покрыли зеленые и коричневые полосы, ядовитая кровь въелась в камень, лишив его первозданного цвета. Возможно, флакону передались и все качества демонической крови. Акмед решил, что, когда ритуал будет завершен, он уничтожит флакон в самой горячей кузнице.

Он закрыл горлышко флакона пальцем, затем перевернул его — на кончике осталась капля черной крови. Даже прикосновение к ней обожгло кожу, пробудило ненависть, которую его народ испытывал к ф’дорам.

Кровь демона, густая и темная, испускала эманации зла, даже тусклый свет не проникал сквозь нее, что нисколько не удивило Акмеда, ведь в коридорах царил почти непроницаемый мрак. Неожиданно все его существо пронзило глухое гудение. Зло, наполнявшее одну только каплю, казалось осязаемым. Неизвестно, как оно повлияет на человека, чье сердце на протяжении многих лет склонялось к убийству, а не к милосердию.

Словно издалека, до Акмеда донесся голос, произносивший заклинание, резкий, грубый, окутанный языками пламени.

Акмед снова посмотрел на каплю крови. А вдруг вместо того, чтобы стать для него инструментом мщения, она подчинит его себе? Главная опасность заключалась в том, что, прежде чем он успеет настроиться на ее вибрации и научится их различать, она может его поглотить. Вдруг ее запах сольется с его собственным и он будет ощущать ее всего лишь как легкий ветерок, разгуливающий по комнате, и не сумеет почувствовать присутствие демона?

Акмед заставил себя прогнать страх.

Пора.

Он очень осторожно вдохнул аромат крови, а затем плеснул себе в ноздри, попробовал ее вкус, размазал несколько капель по щекам, втер в поры, чтобы получше запомнить.

Сердце судорожно забилось у него в груди, кожу начало покалывать. Его собственная кровь быстрее побежала по жилам, и его бросило в жар. Тогда он нанес кровь на кожу, на переплетение чувствительных нервных окончаний, обезобразивших, по меркам людей да и болгов, его шею и грудь, и, не в силах сдержаться, хрипло вскрикнул от боли.

Когда первый шок прошел, Акмед понял, что снова контролирует себя. Он стоял обнаженный в самом центре Руки — измазанное кровью с ног до головы привидение, замершее на каменной ладони. Он чувствовал горьковатый дымный вкус крови демона, от которого его мутило, но тем не менее заставил себя плюнуть в пустой флакон, чтобы смыть последние капли сути ф’дора и нанести их на внутреннюю поверхность губ.

Наконец, когда вся кровь демона стала частью его самого, он закрыл глаза и прислушался к биению своего сердца, которое должно было уловить голос сердца демона и привести к нему Акмеда. Между ударами он обратился к нему — к своей жертве, брату по крови.