— Но… — что возразить Рису мой сын не нашел.

— Вот именно, думать нужно, прежде чем что-то делать.

Рис почти бегом поднялся на второй этаж и спустился, держа в руке пистолет:

— На! — всунул он его в руки Матвея. — Иди на улицу и расстреливай всех подряд: стариков, женщин, детей!

Матвей покраснел и бросил пистолет на пол.

— Просто то, что вы хотите сделать, — продолжал Рис, — это тот же расстрел. Только не десятков, а миллионов, миллиардов. И ведь никто Вету не просит умереть за других. Наоборот! Живи и радуйся! Живи долго и счастливо. Я готов охранять твою маму до конца моей жизни, я готов жениться на ней и сдувать с нее пылинки.

— Просто ты не готов умереть… — тихо сказал Матвей.

— Я? Не готов! А ты спроси у соседской девчонки, — Рис указал куда-то в окно. — У нее сегодня день рождения. Ей десять лет исполнилось… Спроси у нее, готова она умирать или нет?

Матвей тоскливо посмотрел на соседский дом.

— И самое главное, — закончил Рис, — твоя мама все равно не умрет. Она продолжит жизнь в другой иллюзии. И тело ее не умрет, хотя и останется без сознания. Кому от этого хуже? Ей, ее любимому, ее дочке, может еще парочке друзей… Их же всех можно по пальцам пересчитать… А здесь — целый мир! Здесь я, здесь ты, в конце концов.

Он подошел к бару, достал из него бутылку виски, плеснул себе в бокал, и залпом выпил. Посмотрел на нас с сыном, поднял пистолет, махнул рукой и ушел к себе наверх.

— Мам, — нерешительно начал сын, — если ты хочешь…

— Мне надо подумать, — голова вдруг разболелась так, что свет казался убийцей, — давай завтра встретимся и поговорим.

Он улыбнулся и кивнул:

— Ага! Я еще и брата с собой притащу. Он поверит!

— Тебя довезти до дома?

— Не надо, мам, я живу в общаге, а она почти у метро, так что я быстро доберусь, уж всяко быстрее, чем на машине. Где завтра встречаемся?

— Давай здесь. Я весь день дома, так что, как надумаете, я вас жду.

Он ушел, а я никак не могла прийти в себя. Может быть, Рис прав? Иллюзия иллюзией, но ведь они — живые люди! Со своими мечтами и надеждами, любовью и слезами. Они живут не потому, что я так хотела, не потому, что я создала такую иллюзию. Они просто живут и обо мне даже не знают. Имею ли я право убивать их?

Я достала из бара бутылку красного вина и направилась к себе. Устрою поминки в стиле: хоронили тещу, порвали два баяна! Буду песни орать и материться! И провались оно все!

Песни я пела исключительно всенародно любимые, девичьи заплачные: про березу, что не может к дубу перебраться, про утро туманное, про калину, цветущую прямо в поле, у ручья, вот бесстыдница. Когда допевала про колокольчики в лунном сиянии, спустился Рис, и мне показалось, он или спал до этого или плакал. А может, плакал оттого, что спать я ему точно не даю. На сердце даже как-то потеплело. Эк я его после его-то зажигательных речей!

— Вета, может тебе хватит на сегодня пить? — спросил он, покосившись красным глазом на пустую бутылку.

— А что, у вас еще что-нибудь есть? — ответила я в лучших традициях еврейского толстого медведя.

Он осуждающе покачал головой.

— Тогда — танцы! — провозгласила я, соорудила из платка юбку, быстро стянув из под нее брюки, потом завязала кофточку узлом выше пупка и запела что-то в моем представлении близкое к восточному.

Под такие мелодии я попыталась исполнить пьяный танец живота. Напоследок меня так раскрутило, что, наверное, упади я сейчас, вопрос об этом мире отпал бы сам собою. Но Рис легко подхватил меня на руки и понес в мою комнату. Он попытался меня уложить в кровать. Не тут-то было! Вино требовnbsp; Успеем — не успеем…

&ало немедленного выхода. Я бросилась в туалет, где и просидела следующий час, пытаясь прийти в себя. Наконец Рис выловил меня на кафеле ванной и засунул под душ, предварительно сняв с меня импровизированные восточные наряды. Я еще пыталась сопротивляться такой наглости, а потом… провал.

Проснулась я совершенно раздетой и у Риса в комнате, в его, кстати, очень мягкой и уютной, кровати. Это ужеnbsp; — Высоко над землей, — махнула я руку в небо за окном. nbsp;

интересно! Я попыталась вспомнить подробности вчерашнего вечера, но получилось из рук вон плохо. Благо еще, что я тут одна! Только появилась эта мысль, как дверь открылась.

— Ну что, дебоширка и пьяница, проснулась? — явно намереваясь читать мне нотации начал Рис.

nbsp; — Куда я уехал, когда первый раз не вернулся вечером домой?

— Ты мне рассольчику принес? — с совершенно невинным видом поинтересовалась я. Он растерялся. Да, чтобы такого матерого… растерять! Это я хорошо, видимо, вчера потрудилась. Что ж: один — один.

— Вообще-то я тебе одежду принес…

Упс… Это ж он меня вчера раздевал. Память подбросила новые факты: был еще и душ. А что было еще? Он от души рассмеялся: