И тут небо упало на землю, больно меня ударив, но ничего вокруг не изменилось, только душа скукожилась.

Сорвавшись в госпиталь на валлийском «хамви», благо в нем ключей не было – просто флажок зажигания, я меньше всего думал о дорожных правилах. Как только никого не задавил по пути…

И ворота оказались открыты, как специально для меня.

И улицы пустынны.

И даже электрички навстречу мне не было, как ни жаль.

В госпиталь меня, естественно, не пустили.

Точнее – из него выпихнули.

Втроем – два полицейских и магистр Купер – меня утихомиривали.

Влили в рот песятик медицинского ректификата.

И увелиусадили в ту же пагодукурилку, которую я еще совсем недавно обживал с генералкапитаном.

Рядом сел Купер и, отослав полицейских, прикурил сразу две сигареты. Одну тут же отдал мне, точнее – сам мне в губы сунул.

Я затянулся, успокаиваясь. Потом буркнул:

– Ты чего такой злой, Лукиан, Охеда не дала?

– Злой я на себя всегда, когда у меня умирает пациент. Тем более такой, что уже на поправку пошел, – ответил Купер, стараясь говорить спокойно. – Все уже нормально было с твоей Наташей. Все анализы в порядке, ну сообразно ее состоянию. И…

– Что «и»?

– Что «и», окончательно скажет патологоанатом, который из Кадиса утром прилетел. Он сейчас вскрытие делает. – Лусиано вытащил из кармана фляжку и снова наполнил мензурку спиртом. – Будешь еще?

– Нет, – отказался я. – Чую, у меня сегодня тяжелый день будет. Когда это случилось?

– Гдето в дватри ночи. Точнее не скажу. Меня в три вызвонили. Мне оставалось только констатировать смерть. В реанимацию ее везти было поздно. Расслабились медсестры, уснули рядом. Скажи спасибо, что я не дал среди ночи Марию поднять. Утра дождался.

Он глубоко затянулся, выдохнул табачный дым и просто порусски опрокинул мензурку в свою глотку.

А я подумал, что Наташа умерла как раз в то время, когда я ей изменял с докторицей. Когда доктор Балестерос кричала во весь голос от наслаждения, подпрыгивая на мне в порывах страсти. Наврали все сны и видения. Не Наташа от меня уходила, а я от нее ушел.

– А Охеда действительно не дала, динамистка, – вдруг неожиданно признался Купер. – Красавчиков она, видите ли, не любит. А я виноват, что родился таким красивым? Вот тебя за что бабы любят? А?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Както не думал на эту тему. А почему патологоанатом – из Кадиса?

– У нас так принято. Для независимости экспертизы, – ответил магистр. – Чтоб кумовства не было и врачи не покрывали друг друга.

– Где у вас тут церковь?

– Рядом с кладбищем. А тебе зачем? – удивился Лусиано.

– Отпевание заказать. Крещеный человек преставился. Свечку за упокой поставить, раз за здравие не вышло.

Из корпуса вышли Буля и Альфия. Уже без больничных халатов.

Лусиано, забычарив в песке окурок, сказал мечтательно, кивнув на девчат:

– А вот эту твою пепельноволосую я бы даже в жены взял.

– Зачем ей муж, когда у нее жена есть, – мстительно высказал я то, что давно подозревал в Альфие.

– И кто у нее жена? – поднял брови Лусиано.

– Рядом идет, – кивнул я на Бульку.

– Тогда мне понятно, куда они отлучались из палаты больной, – констатировал Купер. – Но все равно это не их вина, а медсестер из персонала госпиталя. Тем спать на дежурстве не положено.

Когда девушки подошли к беседке, Буля спросила вместо приветствия:

– Жора, ты в курсе?

– В курсе, – ответил я, не желая произносить слово «смерть» рядом с именем Наташи.

– Что делать будем? – подала голос Альфия.

– Поминки готовить, – ответил я ей. – Траурную церемонию с воинскими почестями.

– Почему с воинскими почестями? – не понял Купер.

– Наташа умерла от раны, полученной в бою, – твердо сказал я, все же совместив ее имя со смертью. – Кстати, красивый катафалк у вас в городе есть?

Купер понял, что вопрос к нему.

– Даже некрасивого нет, – ответил он моментально. – Пока мы гробы с покойниками на кладбище возим на грузовиках. На крайний случай – в пикапах. Не так еще много народа в городе мрет, чтобы создавать ритуальную фирму. – Он посмотрел на часы и добавил: – Кстати, пошли в корпус. Патологоанатом должен был уже закончить работу.

Патологоанатом оказался неожиданно высоким и крупным мужчиной среднего возраста. Брюнет. В больших роговых очках. Уставший. Невыбритый. В мятом докторском халате. У ног его скособоченно хвалился потертой на углах кожей винтажный докторский саквояж.