Уже через три дня Дан чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы отправиться вместе со мной к Косте.

— Господин Литовцев не появлялся, — огорчил нас Рами.

Как полагается радушному дворецкому, он предложил гостям хозяина чаю, но Дан угрюмо бросил:

— Идемте, Юлия. Мы зря сюда пришли. Если будут важные новости, Костя даст знать. У него есть доступ во дворец.

Я деликатно не стала напоминать, что визит к Косте — это была его идея. Дан вообще с самого утра вел себя странно: то впадал в задумчивое оцепенение, то, напротив, принимался нервно расхаживать по комнате. Подходил к двери, словно собираясь куда-то идти, потом передумывал — и снова садился в кресло. Несколько раз я ловила на себе его тяжелый взгляд.

— Дан, вам плохо? — не выдержала я, когда мы вернулись во дворец. — Позвать магистра?

— Не нужно, — он помолчал, собираясь с мыслями, и неохотно признался: — У меня плохое предчувствие. Насчет Жени.

Я хотела скептически заметить, что у меня никаких предчувствий нет, — и осеклась. Вспомнила: утром я действительно проснулась с ощущением какого-то муторно-тревожного сна. Вот только с Женькой он связан не был…

— Вы уверены, что это именно предчувствие, а не осложнения после сотрясения мозга? — забеспокоилась я. — Я читала, что такое бывает. Давайте все-таки сходим к магистру Астэри?

— Давайте, — неожиданно легко согласился Дан. — Я буду рад убедиться, что это просто повышенная мнительность.

…В клинику нас не пустили.

— Архимагистр занят, — отрезал Кайрис, преграждая нам дорогу.

— А к Жене мы можем зайти?

— Нет.

И вот тут меня накрыло. Не знаю, было ли это мистическое «предчувствие» или я по лицу полуэльфа догадалась, что все плохо… Защемило под ребрами, и ноги внезапно ослабели. Я в панике схватила Дана за руку.

— Женька ведь не может умереть, правда? — я бросила на Дана умоляющий взгляд, словно он был богом, способным вмешаться в происходящее.

Но Дан смотрел сквозь меня пустыми стеклянными глазами.

Устыдившись внезапного порыва, я отпустила его руку — она безвольно упала вниз. Кажется, он этого просто не заметил.

— Почему я не могу поменяться с ним местами! — вырвалось у меня в отчаянии.

— Вы бредите, Юлия, — зло процедил Дан.

Потом резко развернулся и, не оборачиваясь, вышел из клиники.

Я не стала его догонять.

* * *

Половину ночи я пролежала без сна, и потолок над моей головой фантасмагорично изгибался в пелене слез. Горячие капли набухали в глазницах и беззвучно скатывались по вискам.

Как ни странно, плакала я вовсе не о Женьке — напротив, я старательно отгоняла от себя любые мысли о нем, вдруг сделавшись до ужаса суеверной. Казалось, если я стану убеждать себя в том, что с моим другом все будет хорошо, грозные высшие силы могут наказать меня за дерзость. А если начну скорбеть о нем раньше времени — накличу беду.

Я думала про Дана. Его поступок почему-то отдавался в сердце щемящей, почти детской обидой. Небо свидетель, я не искала его дружбы. Но мне порой казалось, что Дан относится ко мне с симпатией, вполне искренней, разве что чуточку снисходительной: так любят детей, прощая им капризы и шалости. Умник сказал, что я опять клюнула на свою излюбленную приманку и чересчур увлеклась ролью непутевой младшей сестренки. Ладно, пусть так, ну и что? Я никогда не злоупотребляла расположением Дана. Не требовала поблажек и привилегий, не искала защиты, не просила подставить плечо — кроме той ночи в лесу, когда это получилось само собой. Сегодня — единственный раз, когда мне действительно понадобился кто-то сильный и мудрый… да черт с ней, с мудростью — просто друг, который мог бы сказать: все будет хорошо, давай верить вместе. И именно сегодня Дан оттолкнул меня с досадой и ожесточением, как отмахиваются… даже не от надоедливого ребенка, а от глупого кутенка, который не вовремя вздумал ластиться к хозяину. Это было обидно, непонятно… и неожиданно больно.

В конце концов усталость и напряжение взяли свое: так, не вытирая слез, я уплыла в дрему. А трудолюбивое подсознание, продолжавшее даже во сне обдумывать неприятную тему, с готовностью явило мне очередной кошмарец.

…Я по-прежнему лежу в своей кровати. В изножье, чуть сбоку, застыла мужская фигура.

«Кто вы?» — спрашиваю я, не открывая рта.

Страха почему-то нет.

Мужчина молча делает шаг вперед, и свет ущербного месяца падает на его лицо. Вереск.

«Ты вернулся. Я знала.»

Мои губы не шевелятся, но он, кажется, понимает. Склоняется ко мне и с нежностью проводит пальцами по щеке.

Я улыбаюсь неподвижными губами: «Не уходи».

Но он выпрямляется, и я понимаю: это не Вереск. Это Дан. (Мимоходом удивляюсь: как я могла так ошибиться? Они ведь совсем не похожи. Наверное, все дело в одежде: у Вереска была такая же черная рубашка, и носил он ее точно так же, не застегивая две верхние пуговицы.) В его руке холодно поблескивает найрунг.