— Но мистер Кронквист, как некоторым из нас уже известно, большую часть дня помогал миссис Шейле Уильямс с весьма темпераментным аппаратом, которым ее снабдили для иллюстрирования лекции об «Алисе». Конечно, мистер Кронквист, может быть, очень умный человек, но и ему не дозволено отменять физические законы Вселенной. И вы видите, не правда ли, что и миссис Уильямс теперь тоже нужно вычеркнуть из списка подозреваемых? И наконец, мы вычеркнем Седрика Даунса, и все по той же причине. Если кто-то из вашей группы и встретил Кемпа в три часа дня, то только не Даунс, потому что человек девять-десять из вас охотно подтвердят неоспоримый факт, что именно с этого времени он беседовал с вами и еще долго продолжал беседовать. Я ведь сказал, что мы исчерпали список подозреваемых? И все же, леди и джентльмены, в тот день кто-то встретил-таки Кемпа на железнодорожном вокзале.

И это был один из вас.

Все утро того дня, когда Морс держал речь перед аудиторией в Бате, развенчивая заблуждения и полуправды, которые до того окутывали истину расследуемого им дела, бурная деятельность разворачивалась в гостинице «Форель», маленьком постоялом дворе на берегу реки между водосбросом и Годстоузским шлюзом в деревне Волверкот, что находится милях в двух от западной окраины северного Оксфорда. В летний сезон здесь наблюдается наплыв приезжих, собирающихся не спеша поесть и попить на мощенной каменными плитами террасе между фасадом гостиницы из тесаного песчаника и рекой. Многие усаживаются на низеньком каменном парапете и всматриваются в чистую зеленоватую воду, чтобы полюбоваться пятнистыми коричневато-серебристыми спинками карпов, которые поднимаются к поверхности в погоне за крошками и корочками хлеба, разбрасываемыми для них отдыхающими здесь людьми.

Но в эту среду утром те немногие клиенты, которые заглянули сюда, чтобы выпить спозаранку, больше интересовались другими подводными созданиями: четыре существа в лоснящихся черных шкурах и с непропорционально большими перепончатыми ногами кругами плавали под берегом, усердно ощупывая дно у водосброса, и из пристегнутых к их спинам цилиндров время от времени вырывались струйки пузырьков, стремительно устремляясь к поверхности. Все они были опытными полицейскими аквалангистами, и каждый из них четко знал, что ищет, знал размеры предмета и расположение трех крупных рубиновых глаз, когда-то вставленных в него. До сих пор им ничего не удалось найти, они только вздымали облака ила, превращавшего хрустальные воды, стекавшие с водосброса, в мутный желтый поток. Но надежды никто не терял. Аквалангистов проинструктировали — и еще с какой уверенностью! — что Язык выброшен в реку с горбатого мостика, и при этом определенно указывалось, с какого именно места. Поэтому они могли организовать свою операцию с достаточной долей целенаправленности: сначала, выстроившись в ряд, проплыли поперек течения, затем повернули назад и переплыли реку чуть пониже, прочесывая дно дюйм за дюймом, и так постепенно спускались вниз к более спокойным местам на реке.

Но ничего, никаких следов.

После того как его нашли в 1873 году, Язык попал и руки перекупщикам, втихую продавших его лондонскому дилеру, который, в свою очередь, перепродал его американцу-коллекционеру, согласившемуся в 1922 году предоставить его для размещения в экспозиции одной из выставок в Филадельфии, что и послужило через шестьдесят пять лет ключом к началу похожего на настоящий детектив поиска, предпринятого Теодором Кемпом из Эшмолеанского музея, человеком, чей труп покоился в настоящий момент в морге Радклиффской клиники. Но человек, согласившийся рассказать главному инспектору Морсу со всеми подробностями, где он стоял и как замахнулся, бросая Язык обратно в реку у Волверкота, этот человек находился, вполне живой и здоровый, в огромном, запутанном комплексе аэропорта Кеннеди. Рядом с ним восседал человек столь необъятных пропорций, что Эдди Стрэттон удивлялся, как только он сможет уместиться в кресле самолета, отлетающего через сорок минут рейсом до Хитроу. Он гадал также и о том, захочет ли тот отстегнуть наручники, врезавшиеся Эдди в правое запястье. Ведь он, Стрэттон, не замышляет ни побега, ни угона самолета во время перелета через Атлантику.

Наступило время для кофе, но казалось, никто этого не заметил.

— Кемпа встретили на вокзале, — продолжал Морс. — Сказали ему что-то, как можно догадываться, убедившее его проехать с водителем до его собственной квартиры на Уотер-Итон-роуд. Возможно, ему сказали, что с его женой стало неожиданно плохо, даже что она скончалась. Возможно, обошлись и менее драматичным предлогом. Там, дома у Кемпа, — это опять мои догадка — разгорелась ссора, во время которой Кемпа ударили по голове, и он растянулся на полу в гостиной, ударившись головой об угол камина, отчего и умер. Поразительно, как трудно бывает иногда убийце прикончить свою жертву. У нас однажды расследовался случай, когда завершить грязное дело не смогли и двадцать три зверских ножевых удара. Но в то же время бывает так легко и просто отнять жизнь у человеческого существа: легкий толчок автомобильного бампера, и велосипедист вылетает из седла, ударяется головой о дорогу и через секунду-другую испускает дух. Вот и у Кемпа оказался тонкий череп, и убить его ничего не стоило. Но тело? Вот тело явилось настоящей проблемой!

Ладно, если убийство произошло около пятнадцати сорока пяти, как я предполагаю, то почему жена Кемпа, Марион, ничего не предпринимает по этому поводу? Ибо мы ни секунды можем не сомневаться, что она находилась там все время. Может быть, причина в том, что она мстительно торжествовала и наслаждалась тем, что ничего не предпринимает, и мнение моего сержанта таково, что она ненавидела мужа почти с такой же силой, как и убийца. Но убить мужа Марион Кемп, по-моему, не могла и уж конечно не смогла бы сдвинуть его тело ни на дюйм. С другой стороны, Кемп отличался худобой, и для большинства из присутствующих здесь, скажем так, людей подвижных и достаточно физически крепких вполне возможно переместить это тело, по крайней мере на незначительное расстояние. Даже для женщины, если она достаточно крепко скроена.

Скрытый подтекст этого уточнения показался невыносимым для маленькой женщины в первом ряду, она выслушала последние слова инспектора со страдальческим выражением лица.

— Инспектор! Вернее, главный инспектор! Послушайте, как вы только можете допустить мысль, что я, например, могла перетаскивать тело, это же какой-то абсурд! И если вы думаете, что я буду сидеть здесь...

Морс слабо улыбнулся даме, снова занявшей место в первом ряду, даме, которая вряд ли потянула бы на весах больше тридцати — тридцати пяти килограммов.

— Я бы никогда в жизни, миссис Роско, не обвинил вас в этом. Прошу вас, поверьте мне!

Несколько успокоившись, Джанет снова приняла чопорный независимый вид, но Джон Ашенден, сидевший в том же ряду через проход (рядом с доктором Мол), бросил на нее хмурый тревожный взгляд. А Морс продолжал:

— На бетонной площадке за их домом по Уотер-Итон-роуд стояла легкая алюминиевая тележка на резиновом ходу, которой пользовался один из рабочих в первой половине дня. В эту тележку, а точнее, тачку, около семи вечера и положили тело, прикрыли его пластиковыми мешками, забросав их кучей облетевших листьев, под покровом темноты перевезли через деревянный мостик, потом по хорошо протоптанной тропинке через поле до быстрого потока Черуэлла, где тело бесцеремонно спихнули в воду. И, как я уже сказал, — Морс медленно обвел слушателей взглядом, — эту грязную работу проделал один из вас, член вашей группы, мужнина, человек, который не побрезговал сначала раздеть мертвеца, а это пришлось сделать, потому что пролилось много крови, липкой, запачкавшей все крови. Она почти наверняка запачкала и того, кто избавлялся от тела, человека, который за последние десять лет своей жизни, то есть своей трудовой жизни, вполне сжился с подобным неприятным занятием, будучи достаточно компетентным гробовщиком в Америке.