– И чудесно, Эндрю! – сказал я. – У вас ведь тоже все хорошо?

– Да, мистер Хэрриот. – Его лицо на миг омрачилось. – Вспоминая то время, я просто не могу понять, как мне удалось выкарабкаться. Словно я провалился в темный овраг и все-таки мало-помалу сумел выбраться на солнечный свет.

– Да, я заметил, вы совсем такой, как прежде.

Он улыбнулся.

– Не совсем. Я стал лучше… то есть лучше, чем был раньше. Это жуткое время пошло мне на пользу. Помните, вы сказали, что я сам себя терзаю? Потом я понял, что только этим всю жизнь и занимался. Принимал к сердцу любую пустячную неприятность и изводил себя.

– Можете не объяснять, Эндрю, – сказал я печально. – В этом я и сам мастак.

– Что же, наверное, таких, как мы, много, только я достиг особого мастерства, и вы видели, во что мне это обошлось. Собственно, выручил меня Рой – то, что надо было о нем заботиться. – Он вдруг просиял: – Нет, вы только поглядите!

Фоксик исследовал гниющие остатки деревянной изгороди, возможно когда-то составлявшей часть овечьего загона, и спокойно прыгал то туда, то сюда между кольями.

– Поразительно! – ахнул я. – Даже не догадаешься, что с ним что-то неладно.

Эндрю обернулся ко мне:

– Мистер Хэрриот, знаете, я гляжу на него, и мне не верится, что слепая собака способна проделывать такое. Как вы думаете… как вы думаете, может, он все-таки хоть чуточку видит?

Я ответил не сразу.

– Ну возможно, эти бельма не совсем непрозрачны. Тем не менее видеть он ничего не может – разве что улавливает некоторую разницу между светом и тьмой. Честно говоря, я не знаю. Но в любом случае он так хорошо ориентируется в знакомых местах, что разницы большой нет.

– Да, конечно! – Он философски улыбнулся. – Ну, нам пора. Пошли, Рой.

Эндрю щелкнул пальцами и зашагал через вереск по тропе, которая, словно зеленая стрела, указывала на солнечный горизонт. Фоксик тотчас обогнал его и кинулся вперед – не рысцой, а бурным галопом.

Я не скрывал тогда, что не сумел установить причину слепоты Роя, но в свете современных достижений глазной хирургии склоняюсь к мысли, что у него был так называемый keratitis sicca. В те времена это заболевание попросту не было известно, но и знай я, что происходит с глазами Роя, это мало что дало бы. Латинское название означает "высыхание роговицы", и возникает этот процесс, когда слезные железы собаки плохо функционируют. В настоящее время его лечат либо закапыванием искусственных слез, либо с помощью сложной операции, выводящей в глаза протоки слюнных желез. Но и теперь, несмотря на все новейшие средства, мне доводилось видеть, как в конце концов верх брала беспощадная пигментация.

Вспоминая этот эпизод, я испытываю благодарное чувство. Самые разные побуждения помогают людям преодолевать душевную депрессию. Чаще всего это мысль о семье – сознание, что ты нужен жене и детям; порой человек берет себя в руки во имя какого-то общественного долга, но Эндрю Вайна спасла собака.

Я думаю о том темном овраге, который смыкался вокруг него, и не сомневаюсь, что он выбрался к свету, держась за поводок Роя.

Я воображал себя неплохим учителем и с удовольствием наставлял подростков, которые приезжали в Дарроуби, чтобы узнать что-нибудь из ветеринарной практики. И вот я снисходительно улыбаюсь одному из моих учеников.

– В сельской практике ты ни с чем подобным не столкнешься, Дэвид, – сказал я. Это был один из тех ребят, которые иногда отправлялись со мной в объезды. Пятнадцатилетний парнишка, решивший, что он хочет стать ветеринаром. Правда, вид у него сейчас был несколько ошеломленный.

И винить его я никак не мог. Он пришел в первый раз и думал, что проведет со мной весь день на фермах среди йоркширских холмов, знакомясь с трудностями лечения коров и лошадей, а тут эта дама с пуделем и Эммелиной!

Появлению дамы в смотровой предшествовало непрерывное попискивание резиновой куколки, которую она то и дело сжимала в руке. При каждом писке пудель Люси делала несколько неохотных шажков вперед, пока наконец не оказалась на столе. И вот она стоит на нем, вся дрожа и печально поглядывая вокруг.

– Без Эммелины она никуда не ходит, – объяснила дама.

– Без Эммелины?

– Без своей куколки. – Дама показала резиновую игрушку. – С тех пор как это началось, Люси прямо-таки влюбилась в нее.

– Ах так! Но что началось?

– Вот уже две недели она какая-то странная: очень вялая и почти ничего не ест.

Я нашарил термометр на подносе у себя за спиной.

– Ну, мы сейчас ее посмотрим. Если собака не ест, значит, дело неладно.

Температура оказалась нормальной. Я тщательно выслушал Люси, но звуки в стетоскопе тоже были совершенно нормальными. Сердце гремело у меня в ушах размеренно и спокойно. Ощупав живот, я также не нашел никаких отклонений.

Дама поглаживала кудрявую шерсть Люси, а собачка грустно смотрела на нее томными глазами.