Я показал ему нашу приемную. Я был только партнером, но очень гордился тем, как у нас все устроено, и привык, что и наше скромное оборудование способно произвести впечатление. Но в маленькой операционной Кармоди сказал «хм!», в аптеке – «да-да», а заглянув в шкаф с инструментами – «м-м». На складе он выразился более определенно – протянул руку, потрогал пакет с адреваном, нашим любимым глистогонным, и произнес с легкой улыбкой:

– Все еще им пользуетесь?

Но когда я провел его через стеклянную дверь в длинный огороженный стеной сад, где в буйной траве золотились желтые нарциссы, а глициния вилась по старинному кирпичу особняка XVIII века, он, хотя и не впал в неистовый восторг, все же смотрел по сторонам с явным одобрением. А в булыжном дворе за садом он поглядел на грачей, галдевших в вершинах могучих вязов, на обнаженные склоны холмов, где дотаивал последний зимний снег и пробормотал:

– Прелестно, прелестно!

Я почувствовал большое облегчение, когда вечером проводил его в гостиницу. Мне требовалось время, чтобы переварить впечатление.

Утром я заехал за ним и увидел, что клетчатый костюм он сменил на почти столь же элегантные куртку и спортивные брюки.

– Ну, а для работы у вас есть что-нибудь? – спросил я.

– Вот! – Он кивнул на чистенькие резиновые сапоги на заднем сидении.

– Это хорошо, но я имел в виду комбинезон или халат. Иногда ведь нам приходится и в грязи возиться.

Он снисходительно улыбнулся.

– Думаю, мне беспокоиться не стоит. Я ведь уже бывал на фермах, как вам известно.

Я пожал плечами и больше к этому не возвращался.

Первым нашим пациентом был охромевший теленок. Он бродил по загону на трех ногах, держа четвертую на весу, и вид у него был очень понурый. Колено больной передней ноги заметно опухло, и, ощупывая его, я ощутил под пальцами какую-то комковатость, словно сгустки гноя. Температура оказалась под сорок.

Я поглядел на фермера.

– У него гнойное воспаление сустава. Вероятно, почти сразу после рождения в организм через пупок проникла инфекция и поразила сустав. Надо принять меры, не то она может распространиться на печень и легкие. Я сделаю ему инъекцию и оставлю вам таблетки.

Я пошел к машине, а вернувшись, увидел, что Кармоди даром время не терял, он кончил ощупывать распухший сустав и внимательно осмотрел пупок. Я сделал инъекцию, и мы отправились дальше.

– А знаете, – сказал Кармоди, когда мы выехали на дорогу, – это вовсе не гнойное воспаление.

– Неужели? – Я немного растерялся. Меня нисколько не раздражает, если студенты начинают обсуждать мой диагноз – лишь бы не при фермере, – но пока еще ни один не объявлял мне без обиняков, что я напутал. Я тут же сделал мысленную заметку не допускать этого молодца до Зигфрида. Одно такое заявление – и Зигфрид железной рукой вышвырнет его из машины, хотя он и ражий детина.

– Почему вы так думаете? – спросил я.

– Остальные суставы нормальны, а пупок абсолютно сухой. Ни болезненности, ни припухлости. По-моему, просто вывих.

– Не исключено, но не высоковата ли температура для вывиха?

Кармоди хмыкнул и покачал головой. Он, естественно, остался при своем мнении.

На нашем пути нет-нет да попадались ворота, и Кармоди вылезал их открывать, как самый заурядный смертный, но только с особым неторопливым изяществом. Глядя на его высокую фигуру, на гордо поднятую голову, на модную шляпу, надетую точно под нужным углом, я вновь вынужден был признать, что он производит впечатление. Поразительное для его возраста.

Перед самым обедом я занялся коровой, которая, как сказал по телефону ее хозяин, «вроде бы туберкулез подцепила. Как отелилась, так и пошла чахнуть. Не иначе, как эта подлость с ней приключилась. Ну да сами увидите».

Едва я вошел в коровник, как понял, что с ней. Обоняние у меня очень тонкое и нос сразу ощутил сладковатый запах кетона. Меня всегда охватывала чисто детская радость, когда во время проверки стада на туберкулез, мне выпадала возможность небрежно бросить: «Вон та корова отелилась недели три назад и сильно худеет!» А потом смотреть, как фермер скребет в затылке и спрашивает, как это я догадался.

На этот раз мне представился случай еще больше потешить свое самолюбие.

– Сначала перестала есть концентраты, верно? – И фермер кивнул. – А с тех пор тает как свеча?

– Верно, – сказал фермер. – В жизни не видывал, чтобы корова так сразу зачахла.

– Ну, можете больше не тревожиться, мистер Смит. Туберкулеза у нее нет, а только изнурительная лихорадка, и мы ее живо поставим на ноги.

Изнурительной лихорадкой в этих местах называли ацетонемию [5] , и фермер облегченно улыбнулся.