Тут тётя Тамара вмешалась:

— Знаешь что, Иванов, ты эту историю без меня расскажи. А то мне неловко, что при мне меня хвалят. Я пойду пока в огород, хозяйством займусь.

Она вышла из домика и стала яблоню раскачивать, на которой последнее яблоко висело. Иванов продолжал:

— Как вы думаете, что же она придумала?

Все спросили:

— Что?

— Она придумала эти танки врагам сдать.

— Каким врагам?

— «Синим».

— Что это за враги такие синие? — спросил Печкин. — Мороз, что ли, был?

— При чём тут мороз? — удивился Иванов-оглы. — Просто у нас были военные учения. Мы были «зелёные», а они «синие». Вот мы им танки и сдали. Они — военные десантники.

— Значит, вы проиграли учения? — спросил папа.

— Ну да.

— Военные учения надо выигрывать, — говорит Печкин. — Это же очень плохо, что вы их проиграли. Непатриотично.

— С тактической точки зрения это непатриотично: им дали почётные грамоты, а нам нет. Но со стратегической — это хорошо. Потому что они с этими танками полгода мучились, пока переплавили. А мы даже премию получили за экономию средств. И ещё товарищу полковнику значок вручили — «Спасибо» третьей степени.

Он так закончил:

— Нет, вы со мной не спорьте: ваша тётя Тамара — большого государственного ума человек.

С ним спорить никто и не собирался.

— Мы с ней одних валенок за прошлую зиму штук двести сэкономили. А уж про шапки с ушами я молчу. Мы с ней на одном сырье можем три года жить. И ещё сэкономить.

Шарик немедленно схватил фоторужьё и пошёл эту государственного ума женщину фотографировать.

Она шаг, и он шаг.

Она к яблоне подойдёт, и он к яблоне.

Она в коровник — Мурку погладить, и он в коровник.

Она идёт с лопатой в огород, он следом.

Шарик, конечно, набегался за день. Но больше никто его в речку на заготовку рыбы не бросал. А Матроскина бросили в лес на заготовку лесных грибов — опят.

Папу с мамой опять бросили на педагогику: последние четыре тома осваивать. А Печкин и Иванов-оглы получили указание перенести пианино из сарая в палатку, а оставшееся время использовать для общения с природой путем «побелки яблонь от кроликов и других насекомых».

— Я думаю, нам не удастся использовать время для побелки от кроликов, — сказал почтальон Печкин.

— Почему? — удивился ординарец Иванов.

— Я слышал, что пианино на станции четыре здоровых грузчика двигали. А нас только двое. Мы весь день его толкать будем, мы умрём, а пианино с места не стронем.

— Эх, Печкин, Печкин, — говорит ординарец Иванов. — Нет у вас гражданской широты мышления. Не видите вы ясных горизонтов.

— А вы видите ясные горизонты?

— Видим. Мы военную хитрость применим, — говорит Иванов-оглы. — Мы будем по очереди то один конец пианино поднимать, то другой. И будем так шагать, пока в палатку не пришагаем.

А пока они так пианино двигали, Иванов-оглы всё Печкину случаи из военной жизни рассказывал:

— Вот, помню, наш полк отрабатывал приземление на парашютах в болотных условиях. Мы всем моторизованным полком должны были в одной лесотундре приземлиться. А где ж на тётю товарища полковника парашют взять? Она же у нас двухгабаритная. Её вертолёт и так еле-еле поднимает. Другой бы товарищ полковник растерялся. А наша товарищ полковник не такая. Она нашла выход.

Тут даже папа встрял. Он закричал из сарая:

— Что же она придумала? На верёвке спускаться?

— Какая там верёвка с двух тысяч метров!

— Так что же она — на фанере планировала? — кричал папа.

— Ничего подобного. Она в самоходку села и в ней летела до земли. Мы самоходки тоже на парашютах сбрасывали.

— Фантастическая женщина! — поразился папа.

К вечеру фотографии фантастической женщины были готовы.

Папа сходил на почту к почтальону Печкину и купил у него два старых плаката «Прячьте спички от детей». Он эти плакаты соединил и вверху большую надпись сделал:

Потом он фотографии тёти Тамары приклеил. И написал: