Не привлекая к себе внимания, Кай миновал широкий стол, за которым толстяк-повар разделывал только что испеченного козленка и где лежал на одном блюде румяный хастерзкий хлеб, а на другом горой возвышалась рассыпчатая мугайская каша из дикого зерна, на третьем запеченные с мясом овощи. Миновал стойку, составленную из трех пузатых винных бочек, которые охраняла вооруженная черпаком жгучая чернобровая туварсинка. Прошел в полупустой зал, укрытый толстыми дубовыми балками и налитый мутным ламповым светом, и сел за большой стол в его центре.

Такшана Кай заметил сразу. Тот сидел через стол за спиной охотника и вместе с тремя палхами трудился над запеченным с горохом поросенком. Видно, переговоры с людоедами велись в самом городке, к тому же в самом дорогом его трактире. Что ж, хотя бы не ели человечину, и на том спасибо. Кроме компании Такшана в трактире явствовали еще две. Близ стойки тянули вино из кубков и теребили пальцами жареную речную рыбу четверо ловчих или гвардейцев, а за столом в дальнем углу вели тихую беседу под горячий ягодный отвар две женщины и двое мужчин. Один из мужчин, на голове которого красовалась сплетенная из светлых волос коса, сидел к Каю спиной, еще один, коротко остриженный рыжеволосый крепыш с выправкой гвардейца, показался Каю знакомым, но двух ярко раскрашенных весьма красивых женщин, по виду гулящих, он видел впервые.

Вдоволь накрутившись головой и так и не определившись, кто является источником его жажды, Кай все-таки склонился к тому, что, скорее всего, красавица за стойкой, но уверенности не приобрел. К тому же с каждой минутой жажда становилась слабее, но не потому, что и в самом деле слабела, а потому, что захлестывала ненависть к Такшану.

— Еды и вина! — выкрикнул Кай как выпивоха, который успел захмелеть неизвестно где, но заглянул, чтобы «догнать» опьянение в первый попавшийся «другой» трактир. — Еды и вина! — повысил голос Кай и выложил на стол меч в ножнах, потому как ни повар, ни девица не поспешили к нему с заказом, а служек в ночное время в трактире видно не было. — Еды и вина! — наконец ударил кулаком по столу Кай и тут же сыпанул горсть серебряных монет. — Или тут думают, что у меня нет денег?

Ловчие оторвались от рыбы, покосились на буяна с презрением, красавица за стойкой с отвращением сплюнула, а повар вытер руки тряпицей и заковылял к посетителю. Девицы со спутниками не обратили на Кая никакого внимания, но Такшан и палхи его услышали. В этом Кай мог поклясться, хотя и не оборачивался больше.

Повар принял заказ и, дабы угомонить недовольного гостя, выполнил его сразу. Положил на блюдо горсть каши, ложку овощей, несколько кусков козлятины, подхватил у красавицы кувшин вина, кубки и все это без лишних слов водрузил на стол перед Каем.

— Деньги сразу! — строго сказал Кай, откатил нужное количество монет, добавил серебряный «за разбитую посуду и мебель», еще один серебряный от пьяной щедрости, собрал остальное и тщательно привязал к поясу. Затем наполнил кубок, поднял его, проорал на весь зал:

— За то, чтобы все тати, а особенно кусатара и лами, поскорее сдохли!

Выпил и ударом о стол расколотил кубок вдребезги.

Четверка с гулящими прекратила беседу. Ловчие потянулись к рукоятям мечей. А Такшан через секунду уже стоял за спиной Кая.

— Что ты сказал, урод? — прошипел он на ухо наглецу.

— Это точно! — громко ответил Кай, медленно поднимаясь из-за стола. — Потому как каждый из нас однажды уродился на этот свет, поэтому каждый из нас в каком-то смысле урод. Но некоторые уродливее других. Особенно те, кто уничтожают благословенный Текан. Гиены уже нет, сожжена, и орды кусатара и лами топчут гиенские земли. А может быть, даже уже и жгут Намешу и Хилан.

Кай подобрал меч, икнул и сделал шаг назад.

— Ты, приятель, повинен в этом вдвойне. Конечно, руки у тебя не столь длинны, как у кусатара, но длиннее, чем у меня. Зато уж брови у тебя кусатарские, тут не скажешь ничего. А вот спина и стать от лами. Похоже, ты полукровка. Беды в том особой нет, но вот никак не могу понять, если бы твоя матушка спуталась еще и с палхом, твой лоб зарос бы волосом до самых бровей?

Такшан уже кипел от ненависти. Он разорвал бы Кая на части сразу, но ловчие не сводили с собеседников глаз.

— Мы за границей Текана, — прошипел Такшан. — Тут оскорбление карается смертью. За разбитую посуду и мебель, как я слышал, ты уже заплатил? Но монеты у тебя остались, так что на похороны хватит. Назови имя своего отца, придурок, потому что я не хочу знать твоего имени, и умри! Мое имя — Такшан!

Вызов на схватку Такшан исполнил по всем правилам. Кай, пошатываясь, отошел еще на шаг, раскланялся во все стороны всем, кто был в зале, потому как все смотрели теперь только на него, и прокричал: