Не прошло и пяти минут, как Арма уже ползла в сторону развалин. Ползла с темной стороны, там, где глухая стена возвышалась на десяток локтей. Остановилась в десяти шагах от древней стены, присмотрелась к ее оголовку и начала медленно, неслышно раскутывать рога самострела. Цель маячила высоко, а ткань забирала у оружия часть силы. К тому времени, как над ночной Асаной должен был раздаться очередной удар соглядатая в медь, самострел был готов к выстрелу. Его щелчок раздался одновременно с грохотом, и еще не рассеялся медный гул, как тело лапаньского стражника рухнуло со стены. Добивать стражника не пришлось. Но и у стены стрелу заменил обычный лапаньский нож.

Арма обыскала тело, огляделась, как будто могла что-то видеть в кромешной темноте, и медленно поползла прочь от развалин. Уже через десять минут она стояла у загона, где смотритель принял у нее несколько серебряных монет и вернул взнузданную лошадь.

— Хлеб, вода, вино, сушеные фрукты, соль, вяленая рыба, соленое мясо, — проговорил он негромко. — Копыта подвязаны войлоком. Хотя, если лапани не будит звон медной тарелки, что им от стука копыт? Куда теперь, красавица?

— К дому, — ответила она неопределенно.

— Ночью? — покачал головой лапани. — А не боишься ночных песков? Волки голодны в эту пору.

— Я сама как волчица, — улыбнулась Арма и взлетела в седло. Потом наклонилась и прошептала негромко старику: — Не мучь себя. По делам я была в Асане, по делам. Завершила, пора и домой.

— Кровью от тебя пахнет, красавица, — вдруг буркнул лапани.

— Кровью? — задумалась Арма, потрогала нож на поясе, но вытаскивать его не стала, выговорила медленно: — То кровь мерзавцев, старик. Не стоит их жалеть.

— До Гимы три сотни лиг, — усомнился лапани. — Успеешь уйти?

— У меня хорошая лошадь, — засмеялась Арма.

Она рассекла веревочную преграду на четверть лиги севернее главного дозора и мытарской. Пару лиг придерживала лошадь, прислушиваясь к звукам Асаны. Потом спешилась, сняла с копыт войлоковки, снова запрыгнула в седло, пустила лошадь рысью. Знакомая даже в темноте тропа понемногу забирала в предгорья. Триста лиг до Гимы. Многовато против быстрых лапаньских верблюдов. Да и лошади у степняков тоже имелись. Хорошие лошади. К тому же кто сказал, что гимские старцы покроют убийцу?

Утром, когда тропа выбралась на каменистое плоскогорье, Арма повернула к северу.

Глава 2

ПОБЕГ

В подземелье Асаны всегда было темно, но когда садилось солнце, над колодцем центрального провала, днем через который все-таки падал тусклый свет, раздавался клич старшего дозорного, который разносился далеко по подземным коридорам:

— День прожит!

На стенах каменного закутка слабо мерцали липучие грибы. Есть их было нельзя, но привыкшим к темноте глазам мерцания хватало, чтобы видеть. Хотя, по слухам, некоторые из обитателей подземелий вовсе обходились без света. Меченый так уж точно.

Сарлата покосился на сидевшего в пяти шагах от него узника. Тот был недвижим и как будто расслаблен. Глаза закрыты, ладони на коленях, спина прямая, словно лапаньские стражники забили Меченому в задницу дротик, но так ведь не забили. Ему забьешь, как же. Кое-кого обманула вот эта расслабленность, был бы поумнее теканец, все подземелье вплоть до верхнего яруса, где хранили богатства старейшины лапани и располагались стражники, под себя подмял бы. Но нет. И себя пригнуть не дал, но и в пригибщики записываться отказался. Неужели и впрямь спустился он в подземелья Асаны только ради того, чтобы забрать у Сарлаты диковинный каменный нож? Или есть у него и еще какая-то задумка? Не хочется отдавать, не хочется. Ну, так чем он рискует? Нож не здесь, нож в логове у перевала. А там дружки Сарлаты, не все, но дюжина всегда должна оставаться в потаенном месте, там уже не Меченый будет первым слово молвить, а сам Сарлата, и никто иной. К тому же все одно, Меченый первым должен свою плату выставить — вытащить Сарлату из подземелья, а уж там видно будет, кому как кости лягут. И все-таки отчего-то холодило нутро Сарлаты. С самого первого дня, как увидел он Меченого, ходил как с куском льда в кишках.

— Сегодня ночью, — наконец выдохнул Меченый.

Сарлата вздрогнул. Уже неделю всякий раз, когда слышал тихий голос Меченого, вздрагивал, и ненавидел за эту дрожь и себя, а пуще всего Меченого.

— Ты же сказал, что опасность наверху? — спросил Сарлата.

— Была и исчезла, — пробормотал Меченый и открыл глаза, густой зеленый цвет которых можно было различить даже в сумраке. — Чувствую, что исчезла. Поэтому — сегодня. Впрочем, так и так пошли бы. Пора.

— И нас будут ждать? — уточнил Сарлата.

— Будут, — кивнул Меченый.

— А если бы ты застрял тут на весь срок? — оскалил зубы Сарлата.

— Сколько надо, столько и будут, — снова закрыл глаза Меченый. — Готовься. Скоро.

— Слушай, — Сарлата поежился, — а ты точно не тот умелец? Ну, не охотник с зелеными глазами? Слышал я байки, что был такой во время Пагубы. А? Много он натворил всякого, а потом вроде пропал куда? Хотя была тут недавно какая-то возня с Запретной долиной? Опять он?

— А тебе какая разница? — спросил Меченый и после недолгого молчания добавил: — Я тогда был еще ребенком. Почти пятнадцать лет прошло с Пагубы.