Шрифт:
Штабную игру Кирилл Афанасьевич проиграл.
Контринтрига — Мерецков, пытаясь сохранить фронт, докладывал в Ставке о необходимости ввода в район прорыва 6-го гвардейского стрелкового корпуса — успеха не имела. Кириллу Афанасьевичу холодно объявили, что судьба 2-й Ударной армии не должна волновать его, поскольку он назначен заместителем командующего Юго-Западным фронтом. Новое назначение для Мерецкова было понижением в должности, и он тяжело переживал, еще не зная, что как раз это понижение и спасет его будущую карьеру.
Ну, а для судьбы Андрея Андреевича Власова реорганизация фронтов обернулась катастрофой.
Ранняя весна 1942 года надежнее, чем немецкие дивизии, заперла 2-ю Ударную в болотах, и к концу апреля ее судьба определилась бесповоротно.
Обмороженные, изголодавшиеся, завшивевшие бойцы недели и месяцы — без смены! — проводили в болотных топях, и только смерть могла избавить их от мучений.
Отрапортовав в Ставку, что коммуникации армии восстановлены, К.А. Мерецков обманул Москву. Снабжение 2-й Ударной так и не наладилось, и уже с середины апреля хлеба там выдавалось менее половины нормы, других же продуктов вообще не было.
«Да, сухарь был в ту зиму для нас святыней, — пишет участник боев Иммануил Левин. — Его не ели, к нему прикладывались. Дело доходило до того, что дневной хлебный рацион в виде сухарной крошки помещался в спичечном коробке».
Некомплект в дивизиях доходил до семидесяти процентов.
Артиллерия была лишена снарядов.
Самое нелепое, что Власов теперь и формально не имел права хлопотать о подкреплениях и улучшении снабжения. Ставка так и не утвердила генерала в должности командующего 2-й Ударной армией, а должность заместителя командующего фронтом пропала вместе с самим фронтом. Из состояния «забытости» Власова могла вывести только победа, но никаких, даже и мнимых побед 2-я Ударная одержать была не способна.
«Сталинский полководец» (так должна была называться книга об Андрее Андреевиче, которую уже писал майор К. Токарев [35] ) оказался как бы подвешенным в воздухе. Мы уже цитировали связиста Ивана Дмитриевича Никонова, вспоминавшего, как прорывала 2-я Ударная армия немецкую оборону…
Послушаем теперь его рассказ о том, что стало с армией в конце апреля.
Рассказ Ивана Никонова. Продолжение…
После захода войск 2-й Ударной армии за Мясной Бор противник с боями закрыл прорыв, и армия оказалась в окружении. Поэтому продукции получали редко и мало, через день-два по несколько граммов сухаря.
35
Майор Константин Антонович Токарев с начала зимы 41-го года был комиссаром лыжного батальона «Дар Валдая». Затем после ранения и контузии — спецкором «Фронтовой правды», а потом и «Красной звезды». Как он попал в биографы генерала Власова, неизвестно, но биограф из него получился весьма специфический. Как сообщила «Комсомольская правда», в 1962 году Токарев побывал в Долине смерти, и здесь «ему удалось разыскать в дупле старого дуба схороненную во время выхода из окружения свою брезентовую сумку — там были дневники и записи из 42-го». Записи эти, очевидно, предназначались для книги «Сталинский полководец», но сгодились они и для перестроечного времени. Есть в записках Токарева и прямой компромат на генерала: «Незадолго до бегства к немцам Власов отпросился на побывку — на родину, в сельцо Ломакино, и отвез туда памятник отцу. Из гранита был изваян бюст бородатого и лобастого мужика с крестом на шее — тот был церковным старостой, кулаком и эсером. «Отцу — от сына» — гласила надпись на надгробье. Эсеровскую закваску Власов глубоко прятал все годы своей карьеры. Ради нее, будучи военным советником у Чан Кайши, он «разработал» тому рапорт на его соперников, за что удостоился похвалы и ордена Золотого Дракона. Товарищи по группе советников исключили его за это из партии, но московские доброжелатели сделали все, чтобы замять дело»… Присутствуют в записках Токарева и психологические изыски, и исторические обобщения: «В бору под деревней Щелковка, где горбились штабные блиндажи и землянки, еще залитые весенней водой, я навестил в избе члена Военного Совета И.В. Зуева. Он рекомендовал Власова на должность командарма, и теперь на него свалилась вся тяжесть ответственности за пропавшего генерала. В генеральской избе я нашел свою „зачитанную“ Власовым работу „Грозный и Курбский“ (до войны я занимался историей, был аспирантом Ленинградского университета) с множеством его замечаний, из которых понял, что первого он ненавидел за „опричину“, а перед вторым преклонялся, как перед историком. Такие же заметки оказались и в старинном издании „Сказаний“ князя Курбского с предисловием издателя — историка Устрялова…». Ну, а завершаются «записки» Токарева фантастическим повествованием о том, что якобы Токареву, как бывшему биографу Власова, разрешили присутствовать при его допросах в Москве, и Токарев не раз разговаривал с ним и на Лубянке. Впрочем, никаких откровений генерала Токарев не сообщает, говорит только, что сокамерники генерала завистливо удивлялись — как это удалось ему выпросить двойную норму питания».
Ели все, что попадет, люди бессилели. Была одна лошадь, стояла в тылу, съела сбрую и сани. Остались от нее одни кости. Съели ее вместе с костями и кожей.
Нас уже не было и десяти человек в нашей группе, а тут дали пополнение семь человек и патронов штук по пять. Комполка приказал мне утром вести наступление.
Утром пошли в атаку. Скрытно подойти было нельзя, и противник открыл по нам такой пулеметный, автоматный и минометный огонь, что сразу прижал нас к земле. Убило Крупского, пожилого опытного солдата.
Недалеко от меня был молодой солдат из пополнения — Пушкин Александр Сергеевич. Сильно походил на поэта Пушкина.
— Поползу, — говорит он. — Посмотрю, нет ли у Крупского в мешке, чего проглотить.
— Лежи! — сказал ему.
Он не послушал, только поднял голову, и разрывная пуля ему в лоб ударила и вылетела в затылок.
В этом наступлении потеряли людей. Патроны выстреляли, а штыки редко у кого были, и больше наступлений не вели, только держали оборону. В обороне, как всегда, идет перестрелка, а как кто-нибудь скараулит и убьет, так сразу открывается сильный ответный огонь.
Против нас действовала голубая дивизия СС. Нашу землянку немцы прямой наводкой били из орудий и минометов. Все вокруг избили, все осины сломали снарядами, а в землянку никак не могли попасть, так как она была не видна за насыпью. Снаряды попадали перед насыпью или перелетали через насыпь дальше за землянку. Левее минометчиков, которые занимали оборону сзади нас, почти никакой нашей обороны не было, оборона еще строилась по старому уставу: узловая, а не фронтовая.
Немцы разведали это и пошли в наступление на них с фланга. Выбили минометчиков и заняли их позиции. Для нас создалось трудное положение.
Дорожка от КП к нам шла около минометчиков, а по переднему краю как раз через отверстие нашей землянки. На дежурство на точки уходили из отверстия нашей землянки. И вот в одну ночь произошел необычный случай. Смена спала, набившись в землянку, а дежурный, сидевший под плащ-палаткой у отверстия землянки, задремал, съежился, согнулся, и плащ-палатка легла на отверстие землянки и закуржовала.
Два немца со своих позиций шли прямо к занятым позициям минометчиков, по дорожке. Первый пошел, перешагнул, ничего, а второй ногой угодил в отверстие; провалился в землянку на дежурного, а если бы он бросил гранату или дал очередь из автомата, что бы от нас осталось?