Фернандо Магеллан разрешил задачу еще более сложную, по тому времени казавшуюся фантастической. Он нашел в южной оконечности американского материка пролив, с тех пор носящий его имя, впервые в истории переплыл Тихий океан и открыл Филиппинские острова, совершив, таким образом, первое кругосветное путешествие. Своим плаванием Магеллан дал окончательное и неопровержимое доказательство шарообразности Земли и нанес этим убийственный удар по многовековым заблуждениям человечества.

Значение дела, совершенного Магелланом, хорошо выразил его сподвижник Пигафетта, чьи путевые записки служат основным источником для всех биографов мореплавателя: «Он выказывал всегда непоколебимую настойчивость среди самых больших бедствий. На море он сам подвергал себя большим лишениям, чем остальной экипаж. Сведущий, как никто, в чтении морских карт, он владел в совершенстве искусством кораблевождения, и это он доказал своим путешествием вокруг света, на что никто другой не отважился до него». [3]

«Подвиг Магеллана» — одна из лучших книг Стефана Цвейга, этого большого художника, хорошо известного советским читателям.

Друг А. М. Горького и Ромэна Роллана, гуманист, проникнутый состраданием к человеку, изуродованному страшной действительностью капиталистического общества, Цвейг, однако, не мог подняться до понимания истинных причин социального зла. В ряде произведений, отличающихся высоким мастерством анализа, Цвейг воспроизвел трагедию одиночек, напрасно мечущихся в поисках выхода из тупика. Этого выхода не знал и сам писатель, слишком далекий от понимания законов общественного развития. Жизнь Цвейг изображал как столкновение характеров. Не социальные противоречия, а противоречия между человеческими индивидуальностями стояли в центре его внимания.

После первой мировой войны, которую писатель пережил как личную катастрофу, Цвейг не мог больше оставаться «над схваткой». В Советской России писатель-гуманист видел маяк, освещающий человечеству путь к счастью и справедливости. В 1929 году Стефан Цвейг побывал в СССР. Впоследствии он писал, что эта поездка была самым сильным впечатлением, которое останется у него на всю жизнь.

Именно в этот период между мировыми войнами Цвейг обращается к изображению реальных деятелей прошлого. Героями Цвейга становятся те, кто представлялся воображению писателя истинными «строителями мира». Такого человека хотелось ему видеть и в Магеллане.

Знаменитый португалец привлек писателя своей жизненной силой, твердостью воли, непоколебимой верой в задуманное им дело.

Цвейг рисует своего героя суровым, но справедливым и мудрым, неспособным к бесполезному пролитию крови, просвещенным и трудолюбивым.

Верный своим ошибочным представлениям о роковом предопределяющем значении врожденных качеств человека, Цвейг и личную участь Магеллана, и весь ход его жизни, и чуть ли даже не трагический его конец приписывает влиянию «рока», «судьбы», заложенных в особенностях человеческого характера. Вместе с тем, изображая Магеллана только как прогрессивного деятеля и смелого искателя новых путей, Стефан Цвейг неверно оценивает и эпоху великих географических открытий, затушевывая противоречия этой эпохи, замалчивая те чудовищные преступления, которые совершал капитализм уже при самом своем рождении.

Идеализм писателя, мешающий ему видеть вещи в истинном свете, сильнее всего сказывается там, где он пытается окружить ореолом романтики прозу захватнических действий Португалии XVI века, из «Золушки Европы» внезапно превратившейся в «стража нового мира». Таковы, например, рассуждения Цвейга о том, что «героическое всегда иррационально», что захватническая политика португальцев была «видом донкихотства». Писатель усиленно подчеркивает, что для великого человека не существует общепринятых норм поведения, и потому «Магеллан… поступил бы весьма глупо, если бы он вздумал считаться с соображениями морального порядка». Стремясь всячески обелить своего героя, жестоко расправившегося с восставшими испанцами, Цвейг с сочувствием приводит цитату из реакционного немецкого писателя Геббеля: «Истории безразлично, как совершаются события. Она становится на сторону тех, кто творит великие дела и достигает великих целей». Цвейг неправ и в тех случаях, когда, вступая в противоречия с самим собой, он называет своего героя «заклятым врагом ненужного кровопролития, антиподом воинственных конквистадоров». Мы-то знаем, что хотя Магеллану и не пришлось огнем и мечом покорять народы в завоеванных царствах, но по пути, им проложенному, пришли европейские колонизаторы, варварскими методами расправлявшиеся с местным населением.

Цвейг идеализирует не только своего героя, но и отдельных его предшественников и современников. Подчеркивая прогрессивную роль португальского принца Энрике, прозванного Мореплавателем, Цвейг и в нем видит не предприимчивого колонизатора, охотника за золотым песком, слоновой костью и черными рабами, а мудрого государственного деятеля, далекого от погони за личными выгодами.

«Подлинно высокое значение инфанта Энрике, — пишет Цвейг, — в том, что одновременно с величием цели он осознал и трудность ее достижения: благородное смирение заставило его понять, что сам он не увидит, как сбудется его мечта, ибо срок больший, чем человеческая жизнь, потребуется для подготовки такого гигантского предприятия».

В действительности, конечно, не «величие цели», не цивилизаторская миссия, а жажда обогащения толкала даже передовых представителей португальского общества на расширение своих колониальных владений. Еще в XVIII веке французский историк аббат Рейналь гораздо яснее, чем Цвейг, понимал причины небывалого рвения капитанов инфанта Энрике: «Нетрудно было им, — писал ученый аббат, — производить завоевания и иметь выгодный торг в сих странах: малые народы, в оных обитающие, разделены будучи друг от друга непроходимыми степями, не знали ни цены своему богатству, ни искусства защищаться…»

Создавая вокруг своего героя атмосферу искусственной приподнятости, наделяя его несвойственными эпохе возвышенными чувствами, Цвейг дает, однако, убедительную и исторически правдивую картину той суровой борьбы, которую пришлось повести португальскому мореплавателю для осуществления своей цели.

Глубоко изучив документы эпохи, Стефан Цвейг, знаток человеческой души, заставляет читателя сочувствовать успехам и поражениям своего героя, с волнением следить за взлетами и падениями, постоянно чередующимися на жизненном пути непреклонного исследователя и мужественного мореплавателя.