Да и сам Островский говорил: «Для меня каждый день жизни – преодоление огромных страданий. А я мечтаю ещё о десяти годах… Ты видишь мою улыбку, она искренна и радостна… Вопросы личного, любви, женщин занимают мало места в моих мечтах… Для меня нет большего счастья, чем счастье бойца. Все личное не вечно и не способно стать таким огромным, как общественное. Но быть не последним бойцом в борьбе за прекраснейшее счастье человечества – вот почетнейшая задача и цель… Одному не бывать, не влезть мне теперь на коняку, прицепив шаблюку до боку, и не тряхнуть стариной, если гром ударит… Что же, у каждого своя «судьба». Буду работать другою саблей…»

Будучи человеком цельным и мужественным, Николай Островский никогда не становился рабом слабостей, страстей и привычек. В этой связи уместно обратиться к следующему примеру из его жизни. Однажды у Николая Островского завязался спор с товарищами, которые убеждали его в том, что привычка сильнее человека. В ответ он сказал то, что думал: «Человек управляет привычкой, а не наоборот. Иначе до чего же мы договоримся?»

В почте Николая Островского встречаются письма и такого содержания:

«Эти строки пишет тот, кого Николай Островский сделал человеком. Я бывший вор. Вместе с украденным чемоданом мне попалась книга «Как закалялась сталь». И когда я невзначай прочел первую страницу, я не мог оторваться от нее. А когда я кончил, мне стало стыдно, все во мне перевернулось. Я дал себе слово жить честно, работать и быть хотя бы немного похожим на Островского. И слово свое я сдержал.

Мне, бывшему вору, Советская власть дала в руки специальность. Я работаю на лучшем в мире метрополитене. Своим счастьем я обязан Островскому. И пусть знают все, что, если надо будет, я и много таких же, как я, будем драться с врагами, как дрался Николай Островский».

Николай Островский был непримиримым атеистом. Еще в школьные годы он понял, что религия – враг науки, что «закон божий» несовместим с законами природы. Его влекло не иллюзорное счастье «на небеси», а реальное счастье на земле. В него он верил, за него боролся, его строил и защищал.

Николаю Алексеевичу Островскому были органически свойственны глубокие, большие и кристально чистые чувства любви к женщине, как к товарищу в борьбе за новую жизнь. Вспоминая об этом, Анна Караваева рассказывает об одной из бесед с Николаем Островским по данному вопросу:

«Разговор перешел на тему о женских образах романа «Рожденные бурей». Постепенно мы вообще разговорились по интимным вопросам. Николай Островский рассказал о письме, полученном от одной читательницы – молодой женщины. Она жаловалась, что жизнь её с любимым человеком сложилась неудачно, что она в нем разочаровалась и т. д.

– Портят себе жизнь ни за грош-копейку, – хмурясь, сказал он. – Начнут с шуточкой, с этакой размашистой беспечностью: а личное, мол, чувство, это только мое дело… Как хотим, так и устраиваемся… Какое недомыслие!.. Все наши достоинства и поступки, в конечном счете, достаются обществу, в котором мы работаем, для которого живем. Легкомысленные, себялюбивые люди воображают, что они только себе испортили жизнь, а рядом с ними в самом начале испорчена жизнь их детей. Нет, в этом вопросе человек вполне определенно показывает свою внутреннюю сущность…

Он поднял брови и задумчиво усмехнулся:

– Дело прошлое, а могу сказать без всякого этакого молодечества, – во дни оны засматривались и на меня девчата, а я, как на смех, застенчивый был, неловкий… Взглянет какая-нибудь Маруся или Олеся – очи голубые или черные… что говорить, хорошо в такие очи глядеться… Но время боевое, горячее, не до того. Да и разве можно вот так, на ходу девушку обнимать, кружить её голову, наговаривать семь бочек арестантов, а потом вскочить на коня… И – на, ищи ветра в поле, а жизнь молодая испорчена. Конечно, нелегко такая трезвость дается. Живой человек – взволнуешься иногда. Но я всегда умел взять себя в руки. Вот – победила воля и на душе хорошо!..

И, как бы делая вывод, добавил: «Может быть дружба без любви, но мелка та любовь, в которой нет дружбы, товарищества, общих интересов… Это не любовь, а только эгоистическое удовольствие, нарядная пустышка…»

Как-то Николай Алексеевич получил письмо читательницы М.П.Егоровой, в котором она обращалась к нему с просьбой посоветовать, как быть в связи с постигшей ее трагедией в личной жизни – изменой любимого человека. «Ваше письмо я получил, – писал ей Николай Островский. – Мне трудно отвечать на него. Когда человек страдает, раненный в сердце самым близким, все слова утешения не способны никогда смягчить боль. Не могу писать Вам шаблонные слова. Я могу сказать лишь одно: я в своей жизни тоже испытал горечь измен и предательств. Но одно лишь спасало – у меня всегда была цель и оправдание жизни – это борьба за социализм. Это самая возвышенная любовь. Если же личное в человеке занимает огромное место, а общественное – крошечное, тогда разгром личной жизни – почти катастрофа. Тогда у человека встает вопрос – зачем жить? Этот вопрос никогда не встанет перед бойцом. Правда, боец тоже страдает, когда его предают близкие, но у него остается неизмеримо больше и прекраснее, чем он потерял.

Посмотрите, как прекрасна наша жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны, – борьба за нового человека. Отдайте же этому всю свою жизнь, тогда солнце опять приласкает Вас!».

«Личные трагедии будут и при коммунизме, – говорил Николай Островский, устремляясь мысленно в будущее, – но жизнь будет прекрасна тем, что человек перестанет жить узкой личной жизнью. Наши товарищи – не герои на час. Личные страдания у них уходят на задний план; главная трагедия – прекращение борьбы».