– Точно, – узнал себя Илюха, – точно попала. Тебе бы, Ань, фотороботы составлять.

Аня засмеялась, и смех у нее оказался журчащий, почти что прозрачный.

– Смотри, вспомнила все же, – прошептал я Инфанту, и не исключено, что тот кивнул мне в ответ.

– Только я про ночь не совсем поняла, – призналась девушка на противоположном конце. – Чего было ночью-то? Да и вообще, чего ты вдруг объявился через полгода?

– Да, знаешь, я думал о тебе все это время. Боялся позвонить. После всего того, что было между нами в ту сказочную ночь, после всех тех слов, которые ты мне говорила, я все это время как ошалевший ходил. Лишь недавно отошел немного.

– А чего было? В какую ночь? – снова спросила Аня, и в голосе ее послышалась искренность. Видимо, она действительно ничего про ночь не знала. Или не могла вспомнить?

– Ну как же? – не менее искренне удивился Илюха. – Когда мы вдвоем с тобой одни в квартире остались. Помнишь, за окном шел медленный снег, он нес с собой спокойствие и умиротворенность. Знаешь, как будто все так и должно быть, все правильно и ничего не надо менять. Вообще ничего! Будто так было всегда и будет всегда. Будто вместе с этим ровным, плавным снегом мы с тобой приблизились к самой вечности. Неспешные снежинки блестели в свете фонарей, в комнате было темно, лишь отсветы падали на простыню, и ты прижималась ко мне и говорила, что я – самое чистое и лучшее чувство, которое когда-либо заполняло тебя. А потом шептала: «Ильюша, Ильюшенька», – и снова прижималась.

Тут из громкой связи послышался легкий девичий вздох. Но Илюху он не отвлек.

– Правда, ты, Ань, сильно пьяная тогда была, не хуже вишни. Да и воду горячую тогда, как назло, отключили. Потому мы на плите кастрюлю и нагревали. Помнишь?..

Илюха помолчал. Девушка слушала, а потом молчала вместе с ним.

– Да? Я так говорила? – наконец отозвалась она доверчивым вопросом.

В ее интонациях что-то постоянно изменялось, и я понял: они все заметнее и заметнее округлялись плавностью.

А Илюха, прикрывая дырочку громкой связи ладонью, проговорил нам шепотом в доказательство своей теории:

– Вот видите, ничего не помнит. Не понравилось ей тогда сильно, вот и позабыла все. Словно амнезия у нее.

А потом снова в трубку:

– Ты много чего тогда говорила нежного. Про любовь говорила, и еще что тебе хорошо очень, как никогда не было прежде. Что такого ты еще не испытывала никогда. А потом опять про любовь, и слова «навсегда» и «единственный» мелькали в слившемся сочетании.

– Странно, – задумчиво произнесла Аня, – ничего не помню. Я вообще обычно такое не говорю никому. Странно. Ты говоришь, я пьяная была?

– Да, – подтвердил Илюха, – сильно. Я бы сказал, сверх меры. Это я для тебя воду в кастрюле грел, мне-то зачем? Но именно опьянение и придало тебе небывалую чувственность, и еще, я бы сказал, эмоциональный накал небывалой остроты, который я никогда ни в ком не встречал. Только у тебя, у одной.

– Говоришь, ни в ком не встречал, – задумчиво повторила Аня.

Но Илюха не ответил ей, его просто-напросто несло по пыльной дороге ярких воспоминаний.

– А главное, хоть ты, Ань, и не трезва была чересчур, но губы твои пахли, знаешь, как пахнет пьяная малина в густой лесной чаще, а волосы отдавали весенним, утренним ландышем. Там, знаешь, на кухне мыло такое было, ландышевое. Вообще-то оно для посуды предназначается, но на бутылке написано было, что оно все бактерии активно убивает… Вот я им губку и намыливал и тебя начисто оттирал. Ну, когда вода в кастрюльке нагревалась достаточно.

Мы с Инфантом лишь переглянулись, особенно на губку, а еще на «пьяную малину». Но садовод Белобородов заливался зябликом и не обращал на нас из своего сада ни малейшего внимания.

– И ты так доверчиво прижималась ко мне, и такие доверчивые слова произносила. Как такое забудешь!

– Да… – неуверенно прозвучала на том конце Аня. – И что у нас было?

– Да все было, Ань! Абсолютно все! Несколько раз подряд, до самого утра! Ты даже заплакала перед рассветом от радости.

– Да, да, – призналась девушка, – начинаю вспоминать, кажется. Особенно слезы. А еще губку и горячую воду.

Тут Илюха вслед за ней тоже вспомнил, но на сей раз – про нас. А еще про свою теорию и снова прикрыл громкую связь ладонью.

– Видите, ничего не помнит, совсем у нее память отбило. Потому что не понравилось ей тогда шибко, вот и позабыла. Это я выдумываю все про то, что ей тогда понравилось. Обманываю, иными словами. На самом деле она от горечи плакала. Что плохо ей со мной, что зря пошла на такое. Вот и позабыла все.

И тут до меня наконец дошло, только сейчас дошло, и я начал хохотать. Но тихо так, почти про себя, чтобы не потревожить Аню и ее пробуждающиеся воспоминания.