Шрифт:
Все поднялись и стояли молча, пока профессор Вальдфогель не вышел из класса.
Молча шли мы домой втроем.
— Ха-ха-ха, варвары… — начал было Фек.
Но даже Фрейшлаг молча и с отвращением отвернулся.
Когда Штребель бросил нам вызов, каждый из нас троих надеялся, что другой найдет в себе мужество встать и открыто заявить:
— Это я был зачинщиком, господин профессор, слышите вы, старый слюнтяй, вы… Потому!
«Жалкий трус! — ругал я себя. — Вальдфогель — Штехеле… Штехеле — Вальдфогель…» И в голове у меня глухо отдавалось: гунн… гунн… гунн…
— Гнусный, подлый тупица! — бормотал я, косясь на Фека, но взгляд мой отскакивал от него и рикошетом попадал в меня же.
Потому…, Потому… Что за чертовщина это «потому»?! Мне хотелось кинуться на Фека, но, отпрянув, я вместо этого набросился на себя: «Слушай, ты, с твоими разговорами о новой жизни. Я сыт тобой по горло. Такие, как ты…»
Недалеко от угла Гессштрассе и Арцисштрассе, где мы обычно расставались, у меня вдруг вырвалось:
— Знаете что?
— Ну, что? — Фек и Фрейшлаг отступили на несколько шагов.
— Вы мне осточертели!
Мне часто случалось выпалить что-нибудь, не подумав. Вырвется слово невзначай, и только тогда задумаешься. Порой сказанное сгоряча открывало мне то, что происходило во мне и в чем я до того никак не мог разобраться.
— Что такое? Почему?! — наперебой допытывались Фрейшлаг и Фек.
Последние дни я все ждал случая вернуть, бросить им то словечко, которое они кулаками вколачивали в стену.
— Почему? — настойчиво наступали они на меня.
Я взглянул на них свысока и хладнокровно бросил:
— Потому!
Фек и Фрейшлаг, озадаченные, отступили.
«Долго ли я буду якшаться с этой сворой? — негодовал я на себя. — Все одно и то же! Все одно и то же! Неужели нельзя вырваться и зажить по-новому?! Эх ты…»
За этим «ты» никого не было.
Не было никого. Было ничто!
Высокую я ставил себе цель: стать хорошим человеком. А сам час от часу все сильнее походил на того… На кого же? Фек — трусливая баба, и ничего больше, дело в твоем собственном ничтожестве. Дрянной засел в тебе человечишка и буянит: «Дорогу мне!»
Его не схватишь, не дернешь больно за волосы, не укусишь, не пристукнешь кулаком.
Он знай себе растет и растет и издевается над тобой, когда ты пытаешься его усовестить.
Внешне он ведет себя как положено, у него прекрасная выправка, у него своя профессия.
Непостижимый, неуловимый — дрянной человечишка сидит в тебе.
Призывно поблескивая, манили узкие перила Гроссгесселоэского моста, перекинутого над пропастью, где с певучим нежным рокотом катил свои воды старый Изар. Высокий мост манил к себе, в забвение…
И я растроганно пожалел себя: «Гастль, бедный Ганс Петер Гастль. Гунны мы…»
XXXIII
Забвение можно было найти.
Забвение давал «Мюнхенский ферейн водного спорта».
Председатель, архитектор Штеге, принимая меня в члены ферейна, торжественно взял с меня слово — активно участвовать в жизни ферейна и высоко держать его знамя. Многозначительным жестом вручил он мне устав. Я затвердил его назубок. Жизнь ферейна заключалась в регулярном посещении Луизенбадского бассейна по установленным для тренировок дням, то есть в восемь вечера по средам; что же касается увеселительных вечеринок по субботам, происходивших в «желтом зале» пивной Матезера, то я был освобожден от них как несовершеннолетний.
«Мюнхенский ферейн» устраивал водные экскурсии и водные праздники, причем членам ферейна билеты предоставлялись по льготным ценам. Почетным председателем ферейна был принц Альфонс.
Принц Альфонс только и делал, что улыбался. Он улыбался в семейном кругу, улыбался в парадной форме полковника первого кавалерийского полка, улыбался на охоте, на прогулке, в непогоду и в вёдро, улыбался во все времена года. А кому принц Альфонс улыбался, тот не мог не улыбнуться в ответ, — такая уж у принца была заразительная улыбка, оттого-то он и пользовался всеобщей любовью, оттого-то он и выбран был нашим почетным председателем, этот принц Альфонс.
Отец вполне одобрил мое вступление в водный ферейн.
— В твоем возрасте полезно заниматься спортом, — сказал он, — спорт отвлекает от всяких глупостей, которые лезут в голову.
Наш «Мюнхенский ферейн» (форма: белые трусы с голубой звездой) с презрением относился к «Мужскому водному ферейну» (форма: черные трусы с желтой каемкой), тренировавшемуся в бассейне Народных бань.
Не прошло и месяца, как я был выбран капитаном команды подростков. Жизнь ферейна целиком захватила меня. Чтобы стать первоклассным пловцом, мне мало было общих тренировок, и я начал упражняться ежедневно под непосредственным руководством нашего тренера, господина Штерна.