Шрифт:
– Тогда займитесь жанровой живописью. Нарисуйте, например, как мастер чинит флейту пьяного флейтиста. Или сценку: «Мышь в женской школе». Мышь можно даже не рисовать, а только учениц, которые вместе с учительницей взобрались на парты. Вот где будет разнообразие испуганных лиц!
– Гм… Жанры я тоже писал. Одно полотно было у меня на выставке. Очень недурное. Тогда еще все подписи были по-немецки, и моя картинка называлась «НаеивНсЬе агаепш» [30] – муж лежит в постели, а жена подходит к нему с горячей клизмой.
30
«Домашнее лечение» (искаж. нем.).
– Фу, что за сюжет!
– А чем он плох? Клизму даже не видно, жена обернула ее полотенцем, чтобы она не остыла.
Я охотно помог бы живописцу выбраться из затруднительного положения, но не знаю, как это сделать.
– Какой у нас сегодня день? – ни к селу ни к городу спрашиваю я Провазника.
– Вам стоит только взглянуть на воротничок нашего домохозяина, чтобы узнать это, пан доктор Кратохвил,- ухмыляется Провазник.- Он меняет воротнички раз в неделю, и, судя по его воротничку, сегодня четверг.
Несносный человек!
– Бедняга домохозяин! – говорю я.- Какое несчастье каждый день терять к вечеру память!
– Наверное, он раньте торговал соломенными шляпами. Продавцы этих шляп в конце концов совершенно дуреют под действием серы, которой обрабатывается соломенная плетенка.
– Но он, видимо, добрый и достойный человек.
– Достойный, но глупый, с совсем узким горизонтом. Я знаю его уже двадцать с лишним лет.
– Дочь хорошо ухаживает за ним, беднягой. Симпатичная особа, хотя уже не молода.
– Это все от женского любопытства: появилась на свет на двадцать лет раньше, чем нужно, и теперь сама расстроена этим. Откровенная девица: уже не раз ругала меня.
Мне становится неловко от развязности Провазника.
– Пойдем поговорим немного с домохозяином,- говорю я.
– Пойдем! – Охотно соглашается живописец и несколько раз хлопает Провазника по спине. Тот при каждом ударе испуганно вздрагивает и быстро встает.
Оба собираются выйти из беседки. Это нарушает глубокое раздумье жены живописца, стоявшей, опираясь о косяк:
– Знаешь что, муженек,- говорит она,- на ужин я сделаю яичницу.
– Хорошо,- на ходу говорит живописец.
После его ухода жена пользуется случаем, чтобы, шепелявя, сообщить мне, что у нее было много женихов и все мужчины по ней с ума сходили. Желая польстить ей, я говорю, что это еще и сейчас заметно.
– Что еще и сейчас заметно? – не понимает она.
Я не знаю, как объяснить ей, и наконец говорю, что видны следы былой красоты. Августиха сердито воротит нос: она, мол, и сейчас не так уж стара. Когда она приоденется, то… «Тут на днях один шел за мной и сказал: «Какая ядреная!» Ну, а на лицо могут и не смотреть». Все это она отбарабанивает скороговоркой, как мельница. Я что-то бормочу в ответ, но она уже исчезла.
Я выхожу в садик, где гуляют другие жильцы. Домохозяин улыбается мне, давая понять, что узнал меня, и подает мне еще одну записочку с предупреждением о больном горле. Идет разговор о сахарных заводах. Я хочу восстановить свое реноме остроумца и спрашиваю:
– Вы, барышня, знаете толк в сахарных заводах?
– О нет!
– Но в сахарных конфетах наверняка?
И я громко смеюсь, зная, что неподдельный смех заражает людей. Но мой смех никого не заразил. Видимо, каламбур не был понят.
Домохозяин спрашивает, играю ли я на каком-нибудь музыкальном инструменте, и при этом наступает мне на ногу.
– Нет,- сердито говорю я, но мне тотчас становится жалко его, и я добавляю: – Вы, наверное, часто ходите в оперу?
– Совсем не хожу. Это не для меня. Я правым ухом слышу на полтона выше, чем левым, куда уж мне в оперу.
Странный человек! Ежедневно теряет память и слышит одним ухом на полтона выше, чем другим!
– Я охотнее сам сижу дома за пианино и работаю,- продолжает он.
– Сочиняете музыку?
– Больше не сочиняю. Теперь я уже несколько лет занят исправлением Моцарта. Когда работа будет готова, услышите, как звучит Моцарт! – И он плюет прямо на ботинок Провазника. Тот вытирает ботинок о траву и замечает:
– Я тоже давно не хожу в оперу. Если и соберусь, то только на «Марту».
– Домохозяин взял меня за руку и отвел в сторону. Он хочет что-то сказать, но никак ис может начать и лишь издает звук «с-с-с-с-с», словно пар, выходящий из котла. Мы три раза обошли садик кругом, а оп все шипел, пока наконец не разразился фразой: «Капуста пе содержит фосфора». Он, стало быть, еще и заикается. Потом он дал мне еще одну записочку о больном горле.