Шрифт:
– Сын, гуляка, приходит домой к полуночи, а ночью меня будит эта лотерейщица. Ну и жизнь!
– Отвяжись ты, не приставай! Работаешь как проклятая, а в награду одни попреки. Далее от собственного мужа… Лучше бы образумил сына, бы,но бы полезней! Я уж замучилась совсем, выбиваюсь из последних сил.
– Возьми его в руки, попробуй обуздай этого кутилу.
– Чего вам опять от меня надо, папаша? – спросил молодой мул^ской голос.
– Молчи, тебя тут не хватало.
– Я, однако же, не понимаю…
– Он не понимает! – язвительно сказал старик.- Ах, бездельник!
– Но…
– Молчи!
– Он еще будет оправдываться! Хорошего сынка вырастила себе на радость,- вставила мать и снова зевнула.
– Сын! Да разве это сын! Это же кровопийца!
– Как лее я пью вашу кровь, елеели я сплю?
– Бродяга ты, бродяга!
– Ну и выродок!
– Хорош цветочек.
– Негодяй!
Сын лежа начал тихонько насвистывать песенку «О Матильда!».
– Посмотри на него, он еще насмехается над нами.
– Погоди, бог его накажет! – сказала мать и написала на деревянной перегородке мелом цифры 16, 23 и 8.- Мы еще дождемся этого часа, а потом можно будет умереть спокойно.- Она закрыла шкатулку, погасила свет и прошлепала к своей постели.- Раскается, да поздно… Да замолчишь ли ты?
Сын перестал насвистывать.
– Ногтями согласился бы разрывать могилу, да уж не выкопаешь. Я тебе говорю, ногтями согласился бы…
– Прошу тебя, жена, оставь ты эти свои ногти в покое, сосни, да и мне дай спать!
– Ну конечно, я все должна терпеть! Боже, боже, что за наказание!
– С ума можно с вами сойти!
– Что за люди! Что за люди!
– Ночью все люди плохи,- поддразнивал родителей парень.
– Что он там болтает?
– Кто его знает, у него всегда какой-нибудь вздор на уме, у этого безбожника.
– Свали на него шкаф, или давай выгоним его из дому, сейчас выгоним!
– Прошу тебя, успокойся наконец! У меня голова идет кругом! – воскликнул старик.
Старуха заворчала ему в ответ, парень промолчал.
Некоторое время было слышно, как люди ворчат, отплевываются, но эти звуки становились все тише и тише. Старуха уснула, старик еще раз повернулся на кровати и последовал ее примеру. Сын снова тихонько, будто шмель, начал было гудеть «О Матильда!», но не докончил и тоже заснул.
В густом воздухе, как и раньше, с запинкой качался маятник. Кроме этого звука, слышалось лишь дыхание трех спящих. Они дышали несогласно, вперебой, каждый на свой лад.
II. ДОМ ПОЧТИ ПРОСНУЛСЯ
Утреннее июньское солнце уже довольно долго освещало двор дома, когда проснулись его обитатели. Первые шаги по двору прозвучали гулко, как под сводами; даже грохот тяжелых возов, донесшийся с улицы, не смог заглушить их. Поодиночке, словно одна ждала, пока уйдет другая, из квартир выходили женщины, простоволосые и нечесаные, некоторые в платочках, низко надвинутых на лоб, чтобы солнце не било в заспанные глаза. Женщин было немного, и все они походили на неряшливых служанок: одеты кое-как, на ногах стоптанные туфли, в руках кринки, порожние или уже с молоком.
Постепенно двор ожил. На окнах поднимались белые занавески, некоторые окна открывались, в них появлялись люди, оглядывали небо и холм Петршин и сообщали находившимся в глубине комнаты, что сегодня с утра погода отличная. На лестницах и галереях женщины, встречаясь, желали друг другу доброго утра.
В крайнем окне второго этажа фасадной стороны дома появился высокий человек с красным угреватым лицом и всклокоченными седыми волосами. Опершись о подоконник, он высунулся из окна; рубашка у него на груди распахнулась, открыв мощную грудь, укутанную во фланель, несмотря на июнь. Взглянув на соседнее окно со все еще спущенной шторой, он повернулся и сказал в глубину комнаты:
– Еще нет семи.
Но тут это окно стукнуло и открылось. В нем появился мужчина высокого роста, но помоложе первого. Волосы у него были черные, заботливо уложенные, это свидетельствовало о том, что ежедневно он делает одну и ту же прическу. Круглое, гладко выбритое лицо мужчины на первый взгляд не отличалось особой выразительностью. Облачен он был в элегантный серый халат, а в руках держал шелковый желтый платочек, которым протирал стекла золотых очков. Вот он еще раз дохнул на них, снова протер и, падсв очки, повернулся в пашу сторону. Как у всех близоруких, его лицо без очков сохраняло несколько беспомощное выражение, теперь оно стало определеннее. Это был добряк с приветливым и веселым взглядом. Однако все черты его лица говорили о том, что ему уже далеко за сорок. А глазу опытного наблюдателя было сразу видно, что он старый холостяк. Священника и старого холостяка узнаешь в любом наряде.