Шрифт:
Это подтверждается тем, что он развил в нем некоторые темы и мотивы Андрея Белого, а также, как это ни парадоксально, мотивы самого Маяковского. Следует привести еще один дополнительный факт, свидетельствующий о том, что «Похороны» отнюдь не шуточный сонет, а текст с достаточно серьезными поэтическими установками. Кроме того, настоящий сонет вместе с другими текстами Ходасевича был включен в «Антологию петербургской поэзии эпохи акмеизма», составленную и изданную в 1973 году в Мюнхене под редакцией профессоров Ю. Иваска и В. Тьялсмы [1037] , и этот факт говорит сам за себя.
1037
Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма / Под ред. Ю. Иваска, В. Тьялсмы. M"unchen, 1973. Р. 207.
Тема сонета «Похороны» восходит к «гробовой» теме молодого Андрея Белого, которая варьируется в его стихотворении «Арлекинада» и в поэме «Мертвец», объединившей ранние самостоятельные тексты с использованием той же рифмы «лоб — гроб» и «гроб — поп». Ср. также мотив стрел из раннего стихотворения «Друзьям» («Золотому блеску верил, / А умер от солнечных стрел», 1907), которое сам автор стихотворения называл «эпитафией себе» [1038] . «Андреебеловскую» или «фофановскую» рифму «лоб — гроб» (ср. эту рифму также у Пушкина и Лермонтова, хотя здесь, возможно, разговорное клише) Ходасевич впервые использовал, кажется, в 1916 году в стихотворении «Смоленский рынок». Между тем мотивы лба и гроба появляются уже в раннем послании Ходасевича «К портрету в черной раме» (1907), а затем варьируются в «Соррентийских фотографиях» (1925–1926) и других текстах.
1038
См.: Белый Андрей. Начало века. M.-Л., 1933. С. 11.
Мотив гроба в сонете «Похороны» вряд ли следует рассматривать только как вариацию этого мотива в стихах самого Ходасевича и в ранних стихах Андрея Белого. Он, очевидно, связан также и с мотивом из известного стихотворения Маяковского «Хорошее отношение к лошадям» (1918), размер которого перебивается короткими строчками брахиколона:
Били копыта. Пели будто: — Гриб. Грабь. Гроб. Груб. — [1039]1039
ПСС. Т. 2. С. 10–11.
Конечно же, Ходасевич не мог пройти мимо этого программного раннего текста Маяковского, начало которого построено по принципу «внутреннего склонения слов» (термин Хлебникова). Весь метафорический строй этого текста и его главная тема — уподобление лирического героя лошади — были позже использованы Ходасевичем в его резкой полемической статье, направленной против Маяковского, «Декольтированная лошадь» (1927), само название которой восходит к этому же стихотворению. В ней с убийственной безапелляционностью он утверждал:
С тех пор лошадиной поступью прошел он по русской литературе — и ныне, сдается мне, стоит уже при конце своего пути. Пятнадцать лет — лошадиный век [1040] .
И здесь, рисуя внешний портрет своего литературного «врага», Ходасевич как бы проговаривается: для его характеристики, как и в новонайденном сонете «Зимняя буря», он использовал последний штрих — мотив хвоста:
Он то сердится, то заискивает, то лягается, то помахивает хвостом — и все одинаково неуклюже [1041] .
1040
Цит. по: СС. Т. 2. С. 159.
1041
Там же. С. 166. Здесь и далее курсив в цитатах принадлежит мне. — А. П. /В файле — (в данное статье) по тексту: курсивом; в выделенных цитатах: полужирным — прим. верст./.
(Ср. в тексте Маяковского: «Хвостом помахивала». Курсив мой. — А. П.).
Примечательно, что в Берлине в конце 1922 года, где тогда одновременно находились Ходасевич и Маяковский, вышел сборник последнего «Для голоса», проиллюстрированный известным художником-конструктивистом Эль Лисицким. Издание книги Маяковского стало заметным событием в литературно-художественной жизни Берлина. Для единственной иллюстрации к стихотворению «Хорошее отношение к лошадям», представляющей собой выразительную шрифтовую композицию, Эль Лисицкий выбрал именно эти брахиколонические строки текста: «Гриб. / Грабь. / Гроб. / Груб».
Эти строки Маяковского стали не только знаком или брендом (если воспользоваться современной терминологией) русского авангарда, но и попали в европейский авангард — в роман Дж. Джойса «Finnegans Wake», как отметил Вяч. Вс. Иванов (см. в романе: «gribgrobgrab») [1042] .
Тогда же в Берлине, 18 октября 1922 года, состоялась, вероятно, и последняя мимолетная встреча Ходасевича и Маяковского, на которой также присутствовали Познер и Андрей Белый. В «Камер-фурьерском журнале» Ходасевич писал: «Веч.<ером> Pr.<ager> D.<iele> (Эренб.<ург>, Каплун, Белицкий, Вишняки, Познер, Одоевц.<ева>, Пастернак, Белый, Маяк.<овский>, Альтман)» [1043] .
1042
См.: Иванов Вяч. Вс. Хлебников и типология авангарда XX века// Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. II. М., 2000. С. 404.
1043
См.: Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. М., 2002. С. 33.
Вероятно, в это время Ходасевич уже знал о «чистке поэтов», которую устроил Маяковский в Москве в феврале этого года, и о выпадах, направленных против него, но никакой его непосредственной реакции на это в «журнале» не зафиксировано.
Богомолов предполагает в своей статье, что поэты могли также пересечься 27 октября и 3 ноября 1922 года на докладах В. Шкловского и И. Пуни в берлинском «Доме искусств» [1044] , но точных сведений об этом нет.
Вернусь к домашнему альбому, с которым меня познакомил Познер в 1989 году. В нем оказались автографы двух поэтических текстов Ходасевича. Первое — известное стихотворение «Перешагни, перескочи…», опубликованное в четвертой книге «Тяжелая лира» (1922), едва ли не лучшее (речь идет о двадцатых годах), по отзыву критики (М. Гершензон, С. Парнок, Ю. Тынянов, Ю. Терапиано); и второе — не напечатанный при жизни поэта односложный сонет «Зимняя буря» (см. о нем далее). Первое стихотворение Ходасевич написал еще в Петрограде в 1921–1922 годах (закончил 11 января) и опубликовал его в альманахе «Шиповник» (1922, № 1), а 26 сентября того же года, уже в Берлине, переписал его в альбом Познера.
1044
См.: Новое литературное обозрение. 2006. № 81. С. 151.