Мстислав встречал гроб с телом Изяслава на княжьем подворье. Первые дни осени стояли по-летнему тёплыми, и тело, чтоб предохранить от разложения, залили мёдом. Молодой горячий конь, оседая на задние ноги, ввёз, чиркая полозьями, сани, на которых стояла крытая алым княжьим корзном колода — последний приют юного Мономашича. Алое корзно отдал Олег — плащ самого Изяслава был разрублен и затоптан в бою. Сопровождавшие гроб дружинники обнажили головы и спешились, когда Мстислав подошёл ко гробу и жестом приказал открыть крышку.

Тело Изяслава плавало в мёду. Его обмыли и обрядили, подготовив к погребению. Положили подле князев меч, в крепкие пальцы втиснули иконку. Мстислав замер, глядя на скуластое желтовато-бледное лицо брата, опушённое короткой полудетской бородкой. Они были погодками и в раннем детстве были неразлучны. Лишь когда восьмилетнего Мстислава по приказу его деда Всеволода Ярославина отправили княжить в Новгород, расстались и встречались урывками. Но, став князьями, оба понимали, что они одного рода и должны быть едины во всём.

— Эх, брате-брате, — Мстислав осторожно провёл рукой по слипшимся прядями тёмно-русым волосам Изяслава, — чего тебе в Курской земле не хватало? Силу свою почуял аль на чужое потянуло?

Изяслав молчал. Да и что он мог сказать? О чём думал в те поры, когда выходил на бой против Олега Черниговского? О чём думал прежде, когда занимал муромские земли? Сам ли действовал по молодости и горячности иль надоумил кто? Теперь уж не узнаешь!

Новгородские бояре и Мономаховы воеводы, которые были при Мстиславе со дня его вокняжения в Новгороде, ждали каких-либо слов, клятв, обещаний, но Мстислав молчал. Постояв ещё немного, он перекрестился и ушёл к себе, предоставив другим заботы о погребении Изяслава.

Христина была у себя, кормила сына. Всеволод рос крупным, грудь брал жадно, и странно было думать, что хрупкая девочка — мать эдакого крепыша. Простоволосая, в распахнутой сорочке и летнике, Христина, мало напоминавшая княгиню, вскинула на мужа удивлённо-детские глаза.

Мстислав молча сел рядом, поглядел, как сын сосёт материнскую грудь, уминая её кулачками. Взгляд был непривычно тяжёл — таким Христина не видала мужа ещё никогда и испугалась. Почуяв перемены в матери, Всеволод выпустил сосок и возмущённо захныкал.

— Гаральд? — шёпотом окликнула Христина. Она звала мужа скандинавским именем, полученным в честь его деда, последнего короля Англии. — Что случилось, Гаральд?

Вместо ответа Мстислав привалился к её плечу, тяжело вдыхая запах женского тела.

— Брат погиб, Христя, — с натугой ответил он. — В сече зарублен.

Христина мало знала родню мужа — братья сидели все в разных городах, как и отец, не говоря о прочих родственниках. Она видела их только один раз — в Переяславле, на свадьбе. Но имела родных братьев и легко могла понять, что чувствует муж.

— Христя, — снова подал голос Мстислав, — роди мне сына...

— Ой, — только и вымолвила она. — А как же...

— Роди, — повторил он и обхватил её руками за пояс, — Изяславом назовём...

Словно протестуя, маленький Всеволод залился рёвом. Подскочившая мамка вынула его из рук матери, унесла, успокаивая и тетёшкая, а Христина обняла мужа.

«Дивно ли, что муж пал в битве? Хотя ты брата моего убил — что же делать! В битвах и князья и бояре погибают».

...Долго не давались Мстиславу эти простые слова. Дивно было не то, что погиб его брат. Дивно было другое, и он сам на себя дивился — как сумел обуздать злость и жажду мести, как не поддался на уговоры отцовых бояр, требовавших пойти войной на обидчика. Останавливало другое — не хотел Мстислав войны. Да какая война, когда Изяслав сам первым пошёл на чужую волость? Какая война, когда добрая половина горячих новгородцев рассудила, что Олег Черниговский поступал правильно, возвращая своё, кровное? Какая месть, когда Святославич был прав, а Изяслав нет? Божий суд свершился, сам Господь покарал неправедного!

Так говорили иные новгородцы, так рассуждало тороватое купечество, для которого любая лишняя усобица — разорение, так внушал молодому князю епископ. Даже Христина, прижимаясь ладным гибким телом в темноте ложницы, мило коверкая русские слова, шептала, разглаживая влажные от пота волосы мужа: «Господь так рассудил. Негоже супротив Него идти. Он всё видит и за всё воздаст. И за добрые дела, и за деяния неправедные. Будь велик, будь достоин имени деда твоего, Гаральда Храброго». И Мстислав, скрепя сердце, смирился. Он послал Олегу Святославичу письмо, призывая его примириться с Владимиром Мономахом, предлагая себя в качестве посредника и упрашивая не раздувать пожара усобицы.