А Таласса? Он вернулся в город за ней, хотя и не знал, жива ли она. Очень могло статься, что один из черепов в пирамиде на болотах принадлежал ей. Немногие пережили взятие города... Но ее образ после семи лет одиноких странствий горел в его сердце все более ясным и чистым светом. Все эти годы он даже не смел подумать о ней как о мертвой. Что же суждено ему обрести здесь: живую женщину или призрак?

Дом, хотя и разрушенный, вызвал к жизни такой поток воспоминаний, что на миг страннику показалось, что эти семь лет были только сном: ему по-прежнему восемнадцать, и он вернулся сюда, усталый, после битвы. Таласса встретит его в солнечном свете, льющемся через осеннюю золотую листву яблони, озаряющем ее легкие каштановые волосы, ее белое платье и прелестное лицо...

Он потряс головой. Призраки — призраки и воспоминания. Семь лет прошло. Никого тут нет. Семь лет он провел в чужих краях, среди людей и нелюдей, одинокий и несчастный. Он бился с волшебными существами и колдунами, будто вышедшими из сказки, и с самым страшным демоном — с самим собой.

После битвы он не мог вспомнить, каким образом остался в живых. В памяти на этот счет царила полная пустота, и он терзал себя мыслью, что в страхе бежал с поля боя, бросив отца и друзей. Рассудок ему вернули лишь письма, найденные в седельной сумке: в них отец объяснял ему, зачем он едет на юг. Письма напомнили ему, кто он: Джайал, единственный сын барона Иллгилла.

Конь снова заржал: он не понимал, что конюшня, куда он так рвется, лежит в руинах, а Хасер скорее всего мертв, и его череп занял свое место в пирамиде.

— Тихо, Туча, — сказал Джайал, гладя животное по холке.

Молния вдруг сверкнула над северными горами, осветив искусно вырезанный над сводом ворот герб. Обросший мхом, он был все-таки ясно виден: саламандра, побеждающая змею, и язык пламени, охвативший гада. Фамильный герб Иллгиллов тот же, что был вытиснен на выгоревшей кожаной кирасе молодого странника. Вспышка молнии словно помогла ему принять решение: он нажал на ворота — они со скрипом распахнулись, и пыль густо посыпалась со свода. За ними мощенная плитами тропа, заросшая кустами, травой и зачахшим шиповником, вела к дому, стоявшему в сотне футов дальше. Яблоня предстала перед Джайалом черная и безлиственная. Дом был почти полностью разрушен. Черепица осыпалась с высокой крутой крыши, обнажив стропила, похожие на голые ребра. Огонь почти целиком пожрал одно крыло; в другом ставни болтались под немыслимыми углами у окон, где не осталось ни единого стекла. За домом открывался широкий вид на мрачные болота — новая молния, сверкнувшая над северными горами, только что озарила их.

Конь тихонько ржал и тыкался мордой в плечо Джайалу, словно побуждая хозяина войти внутрь. Но тот лишь улыбнулся невесело, стряхнув наконец с себя тяжкое раздумье, и снова погладил коня.

—Да, мы с тобой дома, Туча, но теперь еще не время. Сначала отыщем Талассу, а потом уж вернемся сюда. — Он потянул за узду, и конь неохотно двинулся за ним по дороге, ведущей вверх.

Там, где она поворачивала под прямым углом в гору, был крытый проход, и в нем Джайал опять увидел гору трупов; эти тоже умерли от чумы, судя по багровым пятнам на лицах. Джайал прикрыл рот краем плаща, задыхаясь от смрада. Булыжник сменился широкими каменными ступенями, и дома здесь были еще древнее обгорелых остовов Нижнего Города.

Сбоку донеслось шипение, и меч в мгновение ока наполовину вылетел из ножен. Ослепительно белый свет, идущий от клинка, хлынул в темный провал, откуда донесся звук. Джайал успел разглядеть желтые клыки и белую изможденную личину, с визгом скрывшуюся при вспышке света. Конь в ужасе попятился, и Джайал, повиснув на узде, с трудом успокоил его. Темная щель опустела, и молодой человек убрал меч на место.

— Пошли, — прошептал он, трепля мерина по шее, — теперь уж недалеко.

Над ними, обрисовывая громаду цитадели, Жертвенный Огонь храма Ре озарял небо, словно ложный рассвет. Стервятники черными силуэтами медленно кружили над кровлей, слишком отяжелев, чтобы улететь в свои далекие горные гнезда.

Джайал, чувствуя ломоту во всем теле после долгого пути, мечтал о теплой, безопасной постели. Но сперва он должен исполнить свой семилетней давности обет — до тех пор придется забыть об усталости. Он снова двинулся вперед, почти засыпая на ходу вопреки опасности.

Мигание огней впереди развеяло его дрему. Навстречу ему спускалась какая-то процессия с факелами, и огни колебались при сходе с одной крутой ступени на другую. Джайал остановился, прокляв свое невезение. Он мог укрыться с конем в темных боковых переулках, но встреча с вампиром убедила его в том, что выжить здесь можно, лишь держась середины улицы.

Поэтому он не двинулся с места и скоро увидел факельщиков. Смесь красно-оранжевых и пурпурно-коричневых одежд указывала, что служители Ре объединились со служителями Исса — странное зрелище для того, кто сражался за Огонь против Червя семь лет назад. Однако не оставляло сомнений то, что действуют они заодно.

Часть отряда шла прямо на Джайала, а другие, отклоняясь вправо и влево, светили факелами в темные входы и провалы стен. Те, что шли прямо, быстро приближались. В последний миг Джайал, спохватившись, успел прикрыть плащом висящий у пояса меч и пониже надвинуть капюшон. Идущие впереди замерли на месте, увидев на дороге лошадь, и задние налетели на них. Жрецы возбужденно загалдели, размахивая факелами, и конь в панике отпрянул. Джайал снова ухватился за узду, борясь с ним, и краем глаза увидел, как из рядов вышел жрец Исса в пурпурно-коричневом одеянии — должно быть, главный у них.

Он остановился и смерил Джайала взглядом. Тот, утихомирив коня, нехотя повернулся к жрецу и был поражен его внешностью. Жрец, бритоголовый, с ненатурально большими выпуклостями на висках, желтоглазый и желтолицый, имел к тому же волчьи, остроконечные уши. Взгляд его был расчетлив и подозрителен.

— Ты паломник? — отрывисто спросил он.

Джайал, по счастью, был слишком занят Тучей, чтобы волноваться, и только кивнул в ответ.

— Тогда ты должен знать, что на улицах небезопасно — если, конечно, ты не намерен отдать себя в жертву Братьям.