"Несправедливость" — мысль разгоралась в сознании Голона, пока, как бушующее пламя, не поглотила все другие. Чьи заклинания принесли Фарану победу семь лет назад? И что было потом? Даже мертвые, похороненные под Храмом Исса, эти глупые бюргеры, которые, без сомнения, при жизни поддерживали Исса только на словах, чьи интересы никогда не шли дальше нескольких грошей за оловянные кружки или за несколько бушелей овса, в чьих мертвых венах не были ни искорки магии или, хотя бы, покаяния, получили драгоценные капли, вернулись к жизни при помощи Чаши, стали бессмертными. Даже предатели, которые на словах следовали Ре, но втайне повернулись к Иссу, вроде этого ренегата, Верховного Жреца Ре, который валялся на брюхе перед Фараном, выпрашивая себе глоток, были вознаграждены в самый первый день. А он?

Он, который призвал демонов в авангард армии своего лорда, не получил ничего. Ни-че-го! Что же это за справедливость? Предательские мысли, как неодолимый зуд, мучили его не переставая.

Возможно Фаран каким-то образом почувствовал это, потому что он резко опустил Чашу и повернулся к Голону. Лицо мертвенно бледное, застывшее, губы ярко красные от крови, глаза — черные камни. Волшебник невольно отступил назад, встретившись глазами с Фараном: каждый глаз был похож на затягивающий водоворот. Гипноз. В голове все закружилось, и он едва устоял на ногах.

Взгляд Фарана проник в самую середину его сущности, пробуравил темный туннель в его душе. Издалека он услышал предупреждение повелителя: — Помни, от меня ничто не скроется.

Только тогда, когда Фаран погасил взгляд, Голон освободился. Это была сила его лорда, с помощью которой он управлял всеми, кто соприкасался с ним. Сколько раз Голон тонул в глубине этого колодца? Что давало немертвому такую власть над жизнью? Что за сила, которая подавляет любые человеческие желания и которую живые не в состоянии превозмочь?

Фаран отвернулся от него и подошел к ближайшему смертному ложу, на котором лежало тело первой жертвы, ее сморщенное лицо выглядывало из изорванного скомканного савана. Он поставил Чашу и свой драгоценный груз на ложе и на секунду снял кожаные перчатки. Открывшиеся руки были мертвенно-белыми, с черными венами. Он опустил указательный палец в Чашу, зачерпнул капельку крови и стряхнул ее язык мертвеца. Внезапно тело выгнулось дугой, как если бы в него ударила молния. Голон, удивленный, отпрянул назад. Тело опять содрогнулось, но потом улеглось на ложе. Фаран внимательно оглядел труп, легкая улыбка перекосила уголок рта. Голон подошел чуть-чуть ближе, пораженный тем, что видел. Синяя вена на шее трупа дрогнула, потом еще и еще, и наконец начала медленно пульсировать: четыре раза в минуту.

— Скоро он встанет, — сказал Фаран. Он махнул рукой, приказывая Голону перейти к следующему ложу. Князь указал на кинжал, который Голон все еще держал в руке. — Открой им рты, всем.

Волшебник подошел к следующему телу, одной рукой прижав рукав своего плаща ко рту. В другой он держал обсидиановый нож. Как только он отпустил плащ, испорченный воздух ворвался в него, споры болезни распространились из горла и носа в легкие. Неловко орудуя ножом, он заставил закрытые челюсти трупа открыться: порыв вонючего воздуха, едкого как кислота, вырвался из глубины трупа и почти свалил его с ног.

Фаран опять опустил палец в Чашу и зачерпнул капельку крови. Потом он наклонился над трупом, как алхимик нагибается над перегонным кубом с пипеткой в руках, и очень осторожно уронил каплю в пурпурное дыхательное горло. Слабый шипящий звук, опять ядовитый запах, грудь трупа поднялась, из горла донесся хрип, как если бы он втягивал воздух. Потом грудь трупа медленно поднялась опять, и глаза открылась, стряхивая с себя пыль и грязь, накопившуюся за много столетий.

Фаран с улыбкой глядел на движения оживающего трупа. Для него это было как рождение. Его план работает. Он повернулся к Голону, который глядел на него с ужасом и, одновременно, восхищением. — Приготовь остальных, — приказал он.

Волшебник оторвался от своих черных мыслей, подошел к следующему трупу, сорвал саван с его головы и разрезал нитки, запечатывавшие рот. Много часов он шел вдоль линии древних трупов, всегда на один-два тела впереди Фарана, который шел за ним как темный гриф, снова и снова повторяя одну и ту же процедуру. Монотонная работа притупила беспокойство Голона, ввела его во что-то вроде транса. Голова плавала от усталости, начались галлюцинации: наклоняясь на очередным трупом он видел не пустые глаза мертвого шахтера, а черный завораживающий взгляд Фарана.

Позади себя он слышал шелест, слабое шевеление, как из гнезда потревоженных тараканом, но вскоре шум стал громче, постояннее и монотоннее. Но Голон не оглядывался, а продолжал работать, слепо переходя от одного каменного стола к другому и прижав челюсти к груди в безуспешной попытке не дышать слишком глубоко отравленным воздухом.

Он повернулся только тогда, когда достиг последнего стола и трупов больше не осталось. Его синий магический свет все еще горел под потолком обширного зала. Увидев то, сколько он сделал, Голон даже перестал дышать. На каждом столе что-то двигалось. Мелькали белые саваны и полусгнившие простыни, тела просыпались, корчились, извивались, похожие на гигантских серых червей.