Приближался полдень. Я развернулся в сторону тыла и с осторожностью брал на заметку все важное. Я насторожил уши на вой «органа» и посмотрел в соответствующую сторону. Снаряды «сталинского органа», который русские называли «катюшей», уже шипели над головой. Я едва успел укрыться, когда они стали падать — бах, бах, бах... Разрывы тянулись без конца. Со всех сторон, то ближе, то дальше, был слышен только грохот. Тем, кто не испытал такого, действительно могло показаться, что весь мир рушится. И тут все разом затихло. Лишь истончающиеся столбы дыма показывали, где срабатывали снаряды. Хорошо, что нас предупредили. По моим оценкам, это был 24-ракетный залп. Лишь несколько ракет приземлились у нас, большинство разорвалось позади. Русские знали, где проходит передовая, и риск понести потери от своего огня был слишком велик. Попадания русских тяжелых минометов были опаснее, потому что они были прицельными.

А сейчас — быстро перебежать улицу! Я пересек ее одним рывком и укрылся в саду. Затем я двинулся в сторону противника, где, в 50 метрах передо мной, стоял обшарпанный дом, который выглядел подходящим для снайперской позиции. Инстинкты меня не обманули: стены зияли проломами, но еще стояли. С чердака, поднятого над землей на 4-5 метров, открывался хороший обзор вражеских позиций. Было прекрасно видно, как проложены траншеи. Люк на чердак был подвешен на петлях. Кратчайшее расстояние до траншей передо мной составляло от силы 100 метров. Справа у меня был обзор на 300 метров. Вид налево загораживал люк. Здесь я завтра залягу. Я осторожно отправился обратно.

Когда я пришел на командный пункт, Павеллек протянул мне письмо от жены, адресованное в мою прежнюю часть в центральном секторе. Ну, хоть что-то. С радостью я читал строки от любимой. Полевая почта была для нас, солдат, единственным средством сохранять связь с любимыми, оставшимися дома. Она позволяла записывать все наши впечатления и чувства для наших близких.

Снаружи снова раздался грохот. Я насчитал 12 взрывов.

Неметц кратко заметил: «Это было утреннее благословение, герр лейтенант».

Появился Марек. Он вытянулся передо мной и доложил:

— Приказ командира: в 18.00 совещание на батальонном КП.

— Нет, герр лейтенант, только утренний залп вызвал небольшую панику. К этому нужно привыкнуть.

Мы оба понимающе улыбнулись. Годы, проведенные с моими товарищами, создали атмосферу, которую внешний наблюдатель или невоенный человек поймет с трудом. С одной стороны, я был выше их по чину — и это факт, — но, с другой стороны, я был их боевым товарищем, который шел в бой так же, как они, потому что каждый знал: без товарищей ты ничто. Такие отношения возникали, только когда постоянно общаешься со смертью — как мы. Было ли каждому страшно — уже неважно, долг связывал нас в успехе и поражении, хотели мы того или нет.

В 18.00 я пришел на батальонный командный пункт, со мной был Вильман. Как обычно, майор Вай-герт приветствовал нас серьезно и с чувством собственного достоинства. Там были и командиры трех других рот.

— Господа, я пригласил вас, во-первых, потому, что положение на передовой это позволило, и, кроме того, я хотел бы пролить свет на ситуацию вне зоны ответственности полка. На данный момент 276-й пехотный полк отделен от частей дивизии и подчинен 24-й танковой дивизии. Раньше она была 1-й кавалерийской дивизией из Восточной Пруссии. Мы заняли эти позиции в северной части города, примерно в

2-3 километрах от оружейного завода «Баррикады», которые должны удерживать до дальнейших распоряжений. По сравнению с предыдущими днями боев для нас это скорее период восстановления. Справа от нас — 203-й пехотный полк 76-й пехотной дивизии, слева — 544-й полк 389-й пехотной дивизии. Мы, 276-й пехотный полк, задействованы в зоне дислокации 24-й танковой дивизии. Я уже говорил, господа: позиции надо держать. Никаких разведок и патрулей, наш теперешний боевой состав этого не позволяет. В настоящее время мы не можем надеяться на пополнения; в лучшем случае нам передадут легкораненых и выздоровевших больных из тыловых госпиталей. Не могу сказать, сколько продлится это положение дел. Все зависит от продвижения атакующих дивизий. Направление действий наших бомбардировщиков показывает, что центром атаки являются заводы «Красный Октябрь» и «Баррикады», которые находятся строго на восток от нас. Если не будет неожиданностей, оперативные сводки направлять в батальон к 18.00.

Мы все были рады получить передышку. Атака всегда несет больший риск для атакующего. В обороне можно укрыться от противника. Атакующий не должен проявить признаков слабости. Это было хорошо для моих товарищей-судетцев. После ада на Царице они наконец обоснуются на этой тихой позиции.

Мы, командиры рот, обменялись впечатлениями, и командир нас отпустил. Вернувшись на свой КП, я принял рапорт гауптфельдфебеля Михеля. Роту уже покормили. На передовой было тихо. Над линией фронта — как обычно по ночам — жужжали русские «швейные машинки». Ночь была ясной, и мы надеялись, что она останется спокойной. Временами с юго-востока, от завода «Красный Октябрь», доносились звуки боя.

Штаб LI АК: 17.40 1 октября 1942 г.

...24-я танковая дивизия удерживала позиции. Все атаки были отбиты. Противник перед линией фронта дивизии находится в бункерах, с танками на оборудованных позициях....

2 октября 1942 г.

Сколько я спал? Кто-то крикнул: «Тревога!» Я вскочил. Слово «тревога» способно сразу поднять опытного солдата из самого глубокого сна. Перед командным пунктом была слышна стрельба из винтовок, потом вступил пулемет, начали рваться гранаты, следом были слышны короткие очереди русских автоматов. Часовой снаружи доложил: «В группе Диттнера стрельба, явно справа и слева русский дозор, но сейчас ничего не происходит».