– Пять золотых! – просипел торговец. – Пять золотых готов заплатить за этот лук или такой же!

– Папа! – крикнул паренек, врываясь в комнату. – Люди Торди вошли в заведение Прайпа!

– Послушай! – Кессаа ласково улыбнулась. – Выход у нас за спиной. Паренек прибежал с другой стороны. Значит, есть еще один выход. Подскажи нам, как убраться отсюда, и я сама заплачу тебе золотом. А что касается лука… Что толку от образца, если ни один рептский мастер не сможет повторить его?

Утро уже превратилось в жаркий летний день, когда в узком переулке заскрипели ставни низкого окна и на улицу выбрались трое. Вряд ли даже Прайп, с его въедливым взглядом, узнал бы своих недавних жильцов. Марик превратился в старика со скрипучей деревянной тележкой, нагруженной узлами и дешевой глиняной посудой, а Насьта и Кессаа – в его юных потомков, которым прогулка по жаркому городу вместе с престарелым отцом ничего, кроме раздражения, принести не могла. Треугольные рептские колпаки скрывали их лица, а простая одежда сына оружейника превращала их почти в близнецов, одного из которых явно кормили втрое лучше, чем другого. На неровной мостовой узкой улочки тележка грохотала так сильно, что Марику показалось даже, что лучшего способа привлечь к себе внимание они и не могли найти. Впрочем, репты, которых на улицах было немало, особого внимания на старика, сопровождаемого двумя юношами, не обращали. Судя по лицам, у них хватало собственных забот. Тревога и страх таились, а то и сверкали в глазах каждого.

Правда, Марику не удавалось всматриваться в лица пугливых прохожих – он даже и город не пытался рассматривать, потому что Кессаа нанесла на его лицо столько краски, что теперь ему казалось, будто оно покрыто засохшей глиной. Тем удивительнее было слышать от Насьты, что если не плечи, окончательно ссутулить которые баль так и не смог, то он теперь смотрелся бы ровесником Анхеля. Так или иначе, но вскоре в лицо дохнуло морским ветром, а затем дома горожан закончились, и тележка заскрипела по усыпанным мусором портовым переулкам. Тут же ее скрип смешался со скрипом похожих тележек, грохотом повозок, криком чаек, которые были крупнее мглянских пичуг вдесятеро, а также воплями торговцев и стенаниями переселенцев, потому как порт вплотную смыкался с рынком.

Кессаа и тут чувствовала себя как рыба в воде. Она метнулась куда-то в сторону, затем привела толстого стражника, который ткнул пальцем себе под ноги и повесил на грудь Марику деревянную бирку размером с небольшое полено. Прошло еще немного времени, и внезапно освободившиеся от зерна и сушеных фруктов изрядно поцарапанные кувшины и горшки оружейника выстроились на продажу.

– Послушай, – жалобно попросил Марик Кессаа, истекая потом, – а нельзя ли было заменить эту краску магией? Ведь навела же ты морок на Насьту на целых две недели?

– Не путай морок для полдюжины рептов и морок на весь город, – ответила Кессаа. – Да и не до колдовства нам пока. Нужно искать дорожку в Скир. Поторгуй тут, а мы пройдемся с Насьтой. Жди к полудню.

С тем и оставили. Присел Марик на край тележки, огляделся по сторонам и забыл о торговле. Да и нашлось к чему присматриваться. Ему и портовые складские амбары в диковинку были, а поверх них торчали крыши домов в два или три этажа, по правую руку стена между крышами проглядывала, что отделяла одну часть города от другой, а слева венчала крутой утес крепость. Башенки и стены издали забавными казались, словно вырезал их умелец из дерева да раскрасил охрой на потеху ребятишкам. Эх, до моря баль так и не дошел! Хоть и усадила Кессаа Марика на краю рынка, а все одно за шатрами, лотками да навесами воды разглядеть он не мог, только мачты частоколом торчали да птицы белые галдели над головой.

– Ты за горшками-то, дед, своими смотри, – толкнул Марика в бок сосед – щуплый репт, расставивший перед собой корзины с сушеной ягодой. – Тут ведь как, платят, когда покупателя за рукав поймаешь, а не поймаешь – он без платы товар твой унесет! Хотя кому твое барахло нужно? Наверное, у старухи своей украл? Смотри, сломает она о твою спину не одну жердь!

Покосился Марик на соседа, который его явно за ровесника принял, неразборчиво что-то буркнул в ответ да принялся горшки тряпицей обтирать: уж больно они неприглядными казались, хотя уж в родной деревне немного было глиняной посуды – из дерева тарелки да чаши резали. С другой стороны, торговать он в Ройту пришел или еще за каким делом? Да и не было покупателей с этой стороны рынка, ветер пыль да мусор развеивал, а уж продавцы, которых за сотню скопилось в его дальнем углу, вроде как и не торговали, а повинность отбывали какую-то.

– Ты головой не очень крути, – снова полез к нему с советом сосед. – Тут таких, как мы с тобой, один из трех, а прочие – либо выброс какой из лавок спускают, либо ворованное продают. Сиди себе да перед собой смотри. Не любят у нас, когда головой кто крутит. Сам-то откуда?

– А? – прохрипел в ответ Марик, похлопав себя по ушам, но сосед и не подумал от него отстать.

Он тут же принялся рассуждать о собственном товаре и, надрываясь, объяснять, почему правильно ягоду сушить в тенечке и на ветру, а не под лучами Аилле и в какой деревне из этой ягоды закладывают лучшее вино.

Мучения Марика продолжались до полудня. Он уже устал вытягивать шею, выглядывая среди редких покупателей Кессаа и Насьту, когда прямо перед ним остановился приземистый репт, одетый невзрачно, но хорошо. Ни на крепкой рубахе, ни на темных свободных портах, ни на сапогах из свиной кожи не было ни следов починки, ни даже потертостей. Глаза его смотрели с ленцой, но и в движениях, и в повороте головы сквозила расслабленность зверя. За поясом репта торчал нож. В довершение всего его светлые волосы перехватывала черная лента.

– Окаменел, что ль? – донеслось наконец до Марика, и он понял, что незнакомец его о чем-то спрашивает.

– Громче! – подобострастно отозвался торговец ягодой. – На ухо дед слаб!

– Треть выручки, – повысил голос репт и протянул руку.

– Так не продал он еще ничего, рановато что-то сегодня, – попытался заступиться за Марика сосед, но под злобным взглядом втянул голову в плечи.

– Однако медь на оплату сбора нашел? – ткнул пальцем в бирку на груди Марика репт. – Две монеты серебра – или я побью половину твоих горшков!