После того, как они закончили кушать, он сказал:

— Давай перейдем в комнату и выпьем вина, а потом я поеду.

Как то есть поеду?! А она? А что это вообще тогда было?

— Там нет стола, — сказала она.

— А мы сядем прямо на полу, по-турецки, — хохотнул он.

И смеется он так заразительно, невозможно не улыбнуться в ответ!

— А десерта никакого нет? — спросила она разочаровано, поглядывая на одинокую бутылку в его руках.

И пальцы, гадство, таки длинные, сильные!

— Ох! Прости! Не подумал! Хочешь, схожу? Где ближайший магазин?

— Да не надо. Обойдемся, — махнула она рукой.

— Прости, я правда не подумал. Я не ем сладкого.

— Вообще сладкого не любишь? — удивлению ее не было границ, тем более, что она-то была та еще сладкоежка.

Улыбнулся:

— Только очень сладкий чай, сладкого не ем вообще, наверное, в детстве перекормили. В Турции очень приторные сладости, — как объяснение добавил он.

Первый же глоток вина вскружил голову, и по телу разлилась истома. Н-да, вот теперь-то она пожалела, что не поела нормально!

— Расскажи теперь о себе, — попросил он.

Она подумала и пожала плечами:

— Спрашивай!

— Ты христианка? — спросил он, кивая на маленький серебряный крестик у нее на шее.

— Православная, — кивнула она.

— И ты ходишь в церковь и следуешь всем канонам?

— Нет, но много поколений моих предков были православными, я никогда не откажусь от этой религии. И хотя я не хожу в церковь, я верю в Бога и стараюсь следовать заповедям: не убий, не укради, не завидуй и т. д.

— Я тоже верю в Бога, но я отрицаю любую религию. Я считаю, любая религия — это цепи, порабощающие человека, делающего из него зомби, рождающая фанатиков.

— Почему? — удивилась она.

— Я приведу тебе простой пример: Коран в Турции читается на арабском языке, он не переведен на турецкий. Конечно, в школе есть специальный предмет, на котором мы изучаем какая сура что обозначает, но потом все это забывается и процентов девяносто людей молятся, не понимая не слова. Вопрос: почему я должен разговаривать с Богом на языке, которого я не понимаю? И вообще не понимаю о чем говорю, а говорю только, потому что так надо?!

— Я понятия не имела, что коран на арабском, вернее я никогда не задумывалась.

И только через год он смог рассказать ей ту ситуацию из его детства, которая разрушила воспитывающегося в нем правоверного мусульманина. После развода родителей он поддерживал отношения с семьями обеих сторон. Так как мать была из Стамбула, то большую долю внимания, конечно, он получал от родителей матери. Но к родителям отца, жившем в Измире, его отправляли летом на каникулы. Семья отца была очень религиозной, в отличие от семьи матери. В очередной его приезд у него начал ломаться голос и вообще он стал превращаться из мальчика в мужчину. Заметив это, его бабушка тотчас надела перчатки и никогда больше к нему не прикасалась открытой коже и уж тем более не целовала его больше никогда. Как будто он был грязным животным, а не человеком. А он был все лишь подростком, тяжело переживающим развод родителей и отчаянно желающим, чтобы его любили и целовали так же, как та же бабушка целовала его двоюродных сестер. Ни матери ни отцу он об этом никогда не рассказывал, но в Измир больше не ездил. Тогда, впервые встретившись в открытую с религиозным фанатизмом, он начал задумываться о религии и вере, начал много читать на эту тему. По окончанию школы он отказался посещать мечеть под каким либо предлогом, несмотря на бесконечные споры и ругань по этому поводу с отцом.

Ничего этого Лера, сидевшая на полу своей арендованной однокомнатной квартиры и державшая бокал с красным вином, не знала. Да и разговор их в данный момент для нее был просто поводом побыть с ним и понаблюдать, как он разговаривает, с таким странным акцентом, приоткрывая один неровный зуб в нижнем ряду. И этот его изъян просто сводил с ума!

— Что у тебя за акцент?

— Британский, я учился в Англии.

— Ммм, — одобрительно кивнула она, отпивая еще из бокала.

Бутылка как-то очень быстро закончилась. И у нее были подозрения, что большую часть выпила она. Хм!

— Я пойду, уже поздно.

Ну как бы… видать не судьба… какой же он красивый!

— Тебе вызвать такси?

— Нет, я поймаю машину на улице. Я уже научился говорить свой адрес по-русски и договариваться с таксистами, — улыбнулся он. — Аэропортная практика.

— Ааа, — она улыбнулась в ответ и кивнула. — Ну ладно!

Они вышли в коридор. Он надел ботинки и куртку и наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. Прикосновение было теплым и еле заметным. Ей нужно было что-то большее, чтобы было о чем вспоминать… или жалеть…

Она повернула голову так, чтобы ее губы коснулись его губ. И когда его губы раскрылись, она застонала. О боже! Как она оказалась прижатой к стене его твердым телом? А когда он успел снять куртку и почему он валяется на полу? Она смотрела на коричневую кучу на полу, пытаясь сосредоточить свой взгляд на ней и не утонуть в той буре, которую вызывали в ее теле его прикосновения.

Каждое движение его рук и губ сопровождалось остановкой, как будто он проверял, насколько далеко она готова зайти. А она и не думала его останавливать!