— Кто такой? — строго спросил наик, туземный капрал, и тотчас замолчал. Инсур протянул ему на ладони какой-то смятый тёмнокрасный цветок. Наик вгляделся в узор лепестков.

— Входи! — прошептал наик.

Он повел Инсура внутрь дома. Торопливый шопот понесся по низкому просторному помещению, с порога повставали люди. На глиняный пол поставили тусклую светильню. Все сели на пол в кружок, а Панди положил свой цветок в руку ближайшему к нему сипаю. Это был тёмнокрасный болотный лотос. Цветок пошел по рукам. Волнение отразилось на лицах. Каждый молча рассматривал узор лепестков и передавал соседу. Никто не произнес ни слова. Потом все повернулись к гостю. Инсур привстал.

— Искра, зажженная близ Калькутты, летит далеко! — сказал Инсур. — Два полка разоружены в Барракпуре, две тысячи сипаев пошли по родным домам. Вчера горели офицерские дома в Мирзапуре, — завтра будут гореть в Аллахабаде. Будьте готовы, сипаи!

Он оглядел суровые лица артиллеристов.

— Мы служим им, а они разоряют наши деревни. Мы работаем на них, а они забирают рис у наших отцов и жен. Сто лет бродит тигр по нашей стране, терзает и рвет когтями ее несчастное тело. Сто лет назад Роберт Клайв — саиб — обманул наших дедов. В несчастливой битве у Плэсси Индия покорилась Британии. Мы, внуки, отвечаем ударом копья на обман, кинжалом на обиду. Будьте готовы, сипаи! Власти чужеземцев должен прийти конец!…

— Конец! — с ненавистью подхватили негромкие голоса.

Старый седой наик встал со своего места.

— Они заставляют нас присягать своей королеве… Еще хуже стало при этой королеве, чем при том короле, который был до нее!… Еще больше плывет мимо наших берегов судов с каторжниками в цепях, в далекие страны, из которых не возвращаются.

— Они гоняют нас за тысячи миль, в чужие земли, чтобы нашими руками убивать людей тех стран!…

— В далекие и пустынные места они увозят нас… В такие, где мы, индусы, не можем совершать нашего омовения и гибнем от холода…

— Власти саибов должен прийти конец!… Последний день сотого года должен стать последним днем их владычества в Индии.

— Их мало, а нас тысячи тысяч!… Мы прогоним их обратно в море, из которого они пришли!

— Наши отцы и братья в деревнях ждут только знака! — Молодой сипай в чалме мусульманина даже привстал в волнении.

— По военным станциям уже брошено слово!…

— Пожар зажегся под Калькуттой и искры летят далеко! — повторил Инсур.

Лотос обошел по кругу и вернулся к нему. Инсур положил цветок на ладонь правой руки и расправил лепестки.

И тотчас два сипая поднялись по знаку наика. Один из них, в чалме индуса, взял цветок из руки Инсура и молча коснулся его губами. Оба неслышно вышли.

— Мои гонцы быстро бегут! — сказал наик. — Завтра будут знать в Агре, послезавтра — в Мируте…

Инсур кивнул:

— В добрый час! — Он поднялся с пола.

— Мой путь далек! — сказал Инсур. — Я иду дальше на север.

Настало утро. Первые лучи солнца осветили пушистые розовые колючки высокой травы. Инсур-Панди шел дальше, ровным шагом сипая, с сумкой за плечами. О, он знал эти места — нищие деревни, поля, усыпанные камнем, быстрые реки, бегущие с гор!… Он шел открытой дорогой и не боялся. Стальные нити телеграфа еще не протянулись в этих местах. Власти здесь еще не знали о событиях под Калькуттой: о том, что туземный солдат стрелял в британского офицера, что распущены два сипайских полка, что много ночей уже горят по стране офицерские дома, и виновных не найти…

Инсур шел быстро, миля за милей, не думая об отдыхе, забывая о еде. Раз он даже промаршировал, не прячась, мимо коричневой будки полицейского и не ответа на оклик дежурного, выглянувшего из окна. Крестьянская сумка за плечами, босые ноги, чалма и тугие панталоны сипая, изорванные в лохмотья о колючки и корни…

«Туземный солдат, отпросившийся в отпуск, в родную деревню», — подумал дежурный и не стал догонять Инсура.

Панди шел дальше, неутомимым ровным шагом. Райот, согнувшийся на своем поле у дороги, выпрямил спину и внимательно посмотрел на него.

Райот разбивал мотыгой сухую каменистую землю. Жена его прорывала канаву вдоль участка, чтобы пустить на поле воду орошения. Двое мальчишек отбирали руками самые большие камни и складывали их в кучи по сторонам. Голые спины ребят блестели от обильного пота.

Крестьянин глядел на Инсура, упершись мотыгой в землю.

— Далеко идешь, друг? И по какому делу? — спросил он.

— Только собаки и англичане бродят по стране без дела, — ответил ему Панди индусской пословицей.

Скоро Инсур повернул на запад и пошел тропой вдоль берега Джамны. Где-то здесь, на десяток миль дальше, в глухом лесу была знакомая ему почтовая станция. И смотритель станции — кансамах — должно быть, еще помнит о нем, об Инсуре-Панди.

Он шел и пел:

Чандалы, чамары, бродячие чонгары,

Гончары, ткачи, метельщики улиц,

Убивайте саибов, трусливых саибов;

Они белы лицом и темны сердцем,

У них храбрость гиены и совесть тигра.

Гоните их прочь, не давайте пощады;

Мы солдаты, сипаи, вам поможем,

Мы повернем свои штыки,