Женщины направились к выходу. В дверях Ядвига обернулась:

— И пожалуйста, перебирайтесь отсюда совсем, возвращайтесь-ка в свою комнату, а здесь я помещу гостей. Эту комнату займет пан Спыхала…

Януш привстал на постели, поднявшись на локтях.

— Кто?

— Пан Спыхала. Он приехал вместе с пани Голомбековой.

Януш был ошеломлен.

— Оля, — сказал он, — ты приехала сюда со Спыхалой?

Но Оля уже не слышала его. Она быстро спускалась вниз, чтобы обсудить с мальчиками их поездку.

Ей удалось уговорить их отложить выезд до завтра.

С некоторых пор у Януша вошло в привычку под вечер, — а вечера день ото дня наступали все раньше — выходить в сад и в раздумье стоять под дубом, где еще желтела глина свежей могилы. Януш становился все более педантичным, любил, чтобы все шло по раз и навсегда заведенному порядку. Своими требованиями точно соблюдать часы обеда и ужина он приводил Ядвигу в отчаяние. И так же пунктуально он ходил на прогулки. Политические события ничуть не изменили распорядка его дня, а трагическая смерть Янека Вевюрского только придала особый смысл ежедневной прогулке «перед ужином».

Могила Вевюрского каждый раз вызывала у Януша бурю чувств — она как бы подводила итоги всему, что он испытал в своей беспокойной жизни. Множество смертей, которые ему пришлось пережить, нисколько не очерствили его души, хотя трудно было в это поверить, увидев Януша у могилы Вевюрского. Мышинский стоял спокойно, прямой и неподвижный, слегка склонив голову к левому плечу, как всегда, когда он слушал музыку или задумывался. В молчании осеннего вечера этот серьезный и тихий господин в длинном пальто с пелериной словно сливался с окружающей природой. Пожухлые, но еще не опавшие листья дуба были того же коричневого цвета, что и пальто Мышинского.

Анджей испытывал интерес к этой могиле после того, что рассказал Лилек. Видя, что Януш направляется к ней, он пошел вслед за ним и остановился в нескольких шагах позади.

— Дядя, — окликнул его Анджей (он всегда так обращался к Янушу, хотя между ними не было ни малейшего родства), — дядя, что это за могила?

Януш, словно очнувшись, вздрогнул и поднял голову.

— Янека Вевюрского убили, ты знаешь об этом? — сказал он.

— Знаю, мне сказала Ядвиги. Здесь он и лежит?

— Да.

— И вы сюда ежедневно приходите?

— Да, прихожу ежедневно.

— Зачем?

— Странный вопрос.

— Но ведь вы не молитесь?

— Молиться за него я мог бы и у себя в комнате.

— Здесь вы его чувствуете… ближе?

— Может быть, именно так. Чувствую его ближе… Это был мой большой друг. Я был знаком со многими, меня носило по всему свету. А он был мой истинный друг. Как-то он сказал мне: «Дорогой…»

— Он был коммунист?

— Не знаю. Он был настоящий человек.

— Но все-таки он был коммунист?

— Не знаю. Ко мне Янек относился без ненависти.

— Потому что вы тоже человек.

Они замолчали. Из дому доносились по-осеннему негромкие голоса, кто-то звал собаку. В спокойствии этой теплой ночи трудно было представить себе, что идет война.

— Что ты в этом понимаешь, Анджей… — с грустью сказал Януш.

Анджей сел на скамью под дубом.

— Я всегда считал, что вы человек в полном смысле слова, настоящий человек. Вы столько всего видели…

— Видел я, может быть, и много, — согласился Януш, — а испытал мало.

— Ох, это зависит…

— Вот именно, — сказал Януш и сел рядом с Анджеем. — Вот именно, это от многого зависит. Видишь ли, самая большая моя вина в том, что я слишком мало сделал.

— Еще не поздно, — вдруг очень серьезно сказал Анджей. — Как раз настало время для этого.

— Для чего?

— Чтобы что-то сделать…

— Не искушай меня, Анджей. Для меня все уже кончено…

— Вы не верите в победу?

— В победу? Как ты себе представляешь победу? Ну, например, разобьют Германию Англия или Франция. Или, может быть, большевики. Но ведь самого-то главного это не изменит.

— Что вы имеете в виду?

— Тот факт, что могла иметь место подобная война. Это ведь уже как первородный грех: человечество развращено, и это непоправимо. Ничто уже не сможет стереть со страниц истории наших дней, когда чудовищное варварство одержало верх.

— Возможно, еще хуже будет.

— Возможно. Но то, что уже произошло, навсегда останется пятном на теле земли: победа самых низменных инстинктов человеческих.