— Вот еще! — фыркнула, точно кошка, Кася и побежала за новым мешком.

— Из Варшавы, не из Варшавы — это дело десятое, — продолжал свое Козловский, уравнивая носики весов и как будто изображая растопыренными пальцами бабочку, — а уж с паничем вы поосторожнее. Жениться не станет.

— А на что ему? — откликнулась Яся. — Нынче мода такая! Из Варшавы — трубочист, из трубы — невеста!

Остальные закатились смехом, хотя поговорка была совершенно бессмысленная. Видимо, что-то она значила для этих девушек.

Вдруг перед амбаром раздался какой-то шум, топот — и влетел промокший парень в полотняной рубахе.

— Папа, из Седлеца приехали! — крикнул он с порога, после чего ущипнул первую попавшуюся девушку, точно выполняя необходимый ритуал.

— Да побойся ты бога, Ромек, бессовестный! — прикрикнул Козловский, но видно было, что поведение сына ему по душе.

Ромек поздоровался с Анджеем.

— Давайте, папа, я буду взвешивать, а вы ступайте. Они ведь приехали только прицениться и тут же уедут.

Козловский ушел, и сразу вся работа остановилась. Яся сняла с головы платок и принялась перевязывать его по-новому. Кася, как зачарованная, не сводила с Анджея глаз. Остальные стояли возле закрома.

— Кабы вы знали, девки! Пан Валерек в Седлеце этакую партию сколачивает — ух ты! Собирает своих парней, а те охраняют его. Ходит только с двумя из них, а уж одеты — чуть не в мундирах. Сапоги, штаны светлые, тужурки не то серые, не то синие. Ясь Биневский уже пристроился к ним… Парни все на подбор.

— Полиция, что ли, какая? — спросила Яся.

— Хуже еще. Парни — во!

— Чистые гитлеры, — сказала Кася.

— Ну и как же, — спросила обеспокоенно Яся, — с гитлерами мы будем или против гитлеров?

— Война-то будет? — спросила Кася опасливо и невольно взглянула на Анджея.

Вернулся Козловский.

— Вижу, немного вы тут взвесили, — ехидно заметил он. — Ну, сколько там, сударь?

— Семьдесят три! — громко откликнулся Анджей, радуясь, что и от него есть какой-то прок.

— Ну, поехали дальше, пошевеливайтесь, девчата, пошевеливайтесь!

Ромек подошел к Анджею.

— Ну как там твоя скрипка?

— Ничего, играю. Раз в неделю езжу в Седлец к учителю.

— И разучиваешь?

— Разучиваю. Только аккомпанировать мне некому.

— Приходи вечером к нам. Сыграем.

— Ладно. Приду.

Анджей и не заметил, как зазвонили на обед. Он медленно направился к дому: все еще шел дождь, и дорожки в парке раскисли. Розы перед домом запестрели новыми красками. Резко пахла мокрая листва.

Только сейчас Анджей распаковал свой чемодан, поставил на полку несколько привезенных с собой книжек и разложил в шкафу белье.

«Хоть теперь Антек не будет у меня все раскидывать».

Его позвали обедать. Тетя Михася обедать не вышла. Ройская была недовольна тем, что пришлось взвесить шестьдесят центнеров овса, а не пятьдесят и не хватало мешков. Анджей во всем этом не очень разбирался. Он внимательно поглядывал на строгую панну Ванду (это была приятельница панны Романы, которая воспитала Антека и Анджея, а теперь занималась Геленкой) и гадал, почему она разговаривала с девушками о нем и что бы это могло значить.

Ройская попросила его, чтобы после обеда он отнес бабушке черный кофе.

— А ей можно черный кофе? — спросил он настороженно.

— Конечно. Даже нужно. У нее сердце слабое.

Бабушку Анджей застал в шлафроке на диване.

— Ох ты дорогой мой, какой ты у меня хороший. А мне вот хуже стало после того, как я спустилась к тебе.

— Вот видите, — сказал Анджей, ставя чашку и насыпая в нее сахар. — Ведь тетя Эвелина говорила, что не надо было вам вставать.

Тетя Михася довольно бодро принялась за кофе.

— Ах, мой мальчик, я так мучаюсь.

Анджея уже слегка стали раздражать все эти «Ох, дорогой мой» и «Ах, мой мальчик».

— А что такое с вами? — спросил он, садясь рядом. Вопрос был задан несколько грубовато, но здоровьем тети Михаси никто особенно не интересовался, так что она была благодарна и за это. Вопрос Анджея даже растрогал ее.

— Сама не знаю, дорогой. Слабость какая-то, одышка. Как пошевелюсь, так и давит что-то в груди.

— А доктор что говорит?

— У доктора я еще в Варшаве была. Тайком от мамы — что ей со мной возиться! У нее, бедненькой, и без того забот хватает.