Кремлевское окружение устраивало для Генпрокуратуры розыгрыши похлеще. И не в связи с 1 апреля, а по поводу убийства Влада Листьева, уже отпетого, но еще не забытого. Сергей Ястржембский использовал при этом типично рекламные приемы, посредством которых мнимая ценность того же «Орбит без сахара» встраивается в реальный мир, вытесняя из него ценности подлинные. Иди и смотри.

Полковнику Трибою были переданы из администрации президента свидетельства некой Пелагеи Сергеевны Холопиной, случайно встретившей в пустой электричке троих говорливых парней, обсуждавших подробности совершенного ими убийства. В вагоне упомянутая Пелагея задремала. Парни, сидевшие неподалеку, не обращали на нее внимания – пусть себе дремлет бабулька. Они были увлечены разговором о Владе Листьеве, смакуя подробности убийства: кто из них сделал первый выстрел, кто второй, как Влад неожиданно поднял голову и открыл рот, силясь что-то сказать. «А изо рта, прикинь, изо рта у него вот такой пузырь жвачки, только красный от крови. Тут Вован ему на горло наступил, ну и клиент больше не дергался».

По словам бабушки Пелагеи, парни сошли на станции «Востряковская». Горько и больно стало ей за любимого телеведущего, и, помаявшись несколько дней, она решила поведать подробности какому-нибудь высокому начальству. С помощью знакомой уборщицы, работавшей в здании МИДа, прорвалась Пелагея на встречу Ельцина с дипломатами, где и принял ее товарищ красивый Ястржембский. Исходя из этого Петру Трибою предписывалось бросить все дела и найти указанных парней.

От легенды шибало туфтой навылет, но одна точная деталь насторожила следователя. В полости рта Листьева действительно был обнаружен комочек жевательной резины «Орбит без сахара», что и зафиксировано экспертизой. Это заключение, равно как и медицинское, Трибой никому не показывал, да они никого особо и не интересовали. Бабушка Пелагея, возможно, и была в состоянии на пару с уборщицей одолеть президентскую охрану, чтобы прорваться на встречу с большим начальником, но знать про последнюю в жизни Влада жвачку она не могла.

Значит, по следам бригады Генпрокуратуры шла какая-то другая бригада, отыскивавшая малосущественные, но достоверные детали. С какой целью? Трибой не торопился разочаровывать кремлевскую администрацию сообщением о том, что Пелагея Сергеевна Холопина состоит на психиатрическом учете, в силу чего ее показания не могут быть приняты во внимание ни при каких обстоятельствах. А со Старой площади регулярно названивали: как там дела с поиском троих попутчиков божьего одуванчика? «Ищем! – бодро отвечал полковник. – Стараемся! Возможно, они залегли на дно или куда-то на юг подались. Например, в Ялту».

На слове «Ялта» собеседник Трибоя сделал стойку. Видимо, там были в курсе того, что рядовые киллеры, нанятые Сашей Македонским для исполнения несложного заказа, почти сразу после убийства Влада рванули в Ялту, где и отсиживались около двух недель. Трибою были уже известны их личности, но и эту информацию он держал при себе. Камешек угодил в нужный огород, и полковник стал ждать ответного булыжника.

В кремлевской администрации срочно переписали сценарий и подбросили новую свидетельницу – Екатерину Васильевну Лизунову, наивную и честную, как ангел с крылышками. Так же, как и в случае с Холопиной, она случайно подслушала разговор молодых парней, обсуждавших убийство Влада! Только теперь их было двое, а дело происходило в коридоре поликлиники на Патриарших прудах. И снова последовало указание: искать и найти.

Полковник Трибой едва не взвыл от злости. Чем они занимаются там, эти уроды со Старой площади! Ведь это их в первую очередь сажать надо, а уж потом всех остальных. Выпив кружку пива, успокоившись, съездил в указанную поликлинику, где ему выдали диагноз Лизуновой: джексоновская эпилепсия, инвалид первой группы. Тот же вариант, что и с Пелагеей.

Вернувшись, он описал весь маразм «кремлевских мечтателей» и, приложив копии медицинских справок с диагнозами мнимых свидетельниц, отправил бумаги на Старую площадь. Там догадались, что диагноз поставлен не бабушке Пелагее, не Лизуновой, а тем, кто стряпает фальшивый сериал на тему убийства Влада, черпая сюжеты из гнилых голливудских боевиков.

С полгода после этого его не дергали, но и не оставляли без внимания действия возглавляемой им следственной группы. Затем, заручившись согласием Ельцина, затребовали все тома дела № 18/238209- 95. В порядке исключения и с целью «углубленного изучения всех обстоятельств убийства гр. Листьева».

Трибой понял, что это безвозвратно. И бесполезно взывать к закону, напрасно ссылаться на уголовно-процессуальные нормы – вообще все напрасно, ибо направления вселенского зла сошлись на вершине российской власти и там обрываются, потому что стремиться дальше им некуда и незачем. Вскоре полковника отправили в отставку. По всем программам ОРТ крутилась зловещая реклама, аранжировавшая смерть формулой бытового покаяния: «Я был в круизе. Красивые города, красивые женщины. Когда я вернулся, у меня обнаружили СПИД. Восемь месяцев я лечился. Потом я умер. Очень жаль».

Язык рекламного слогана автоматически приравнивал жизнь человека к выплюнутой жвачке, ведь он этого достоин.

Комментарий к несущественному

Деньгами от продажи рекламного времени, при условии прозрачности финансовых схем, чего и добивался Листьев, можно было за пару-тройку лет оклеить Останкинскую телебашню. Однако средств по-прежнему не хватало на оплату услуг технического центра и передачу сигнала, ни даже на зарплату сотрудникам. ОРТ, едва родившись, стало банкротом. И это при том, что заказные сюжеты или интервью с политическими попрыгунчиками приносили сотни тысяч долларов черного нала. Даже короткое интервью в репортаже из Госдумы стоило желающему засветиться депутату от одной до двух тысяч долларов, а отдельный с ними сюжет – от трех до 10 тысяч.

Во время избирательной кампании через одного только парламентского корреспондента проходило до 150 тысяч долларов в месяц. Эфиром торговали оптом и в розницу. Произошло то, чего и опасался Влад Листьев: ОРТ превратили в крупнейшую фабрику-прачечную, где отмывались не просто большие деньги – капиталы.

Менеджмент Березовского на ОРТ ничем не отличался от менеджмента остальных его коммерческих предприятий и строился по одной схеме, изобретенной Чубайсом. Все убыточные структуры оставались за государством, все прибыльные приватизировались доверенными людьми. На этой схеме строился впоследствии раздел РАО «ЕЭС России»: на тебе, Боже, что мне негоже.