Только сам Жданов в чем-то изменился. Его карие глаза по-прежнему были живыми и зоркими, однако мешки под ними явно увеличились, кожа на щеках пожелтела еще больше, и на лице лежал отпечаток страшной усталости.

Воронов внимательно следил, как Жданов осторожно вскрывал конверт, а затем, уже не скрывая своего нетерпения, разворачивал тонкие листки папиросной бумаги.

По мере того как Жданов читал напечатанное, в лице его происходила зримая перемена. Казалось, он на глазах молодеет. Щеки слегка порозовели, морщины на широком лбу разгладились.

Прочитав, он провел рукой по лицу и с чувством огромного облегчения произнес:

— Наконец-то!..

Потом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

О чем думал он в этот миг? О тех ли роковых часах, когда ожидал сообщения о том, что бои уже идут на территории Кировского завода, или о том, что врагу удалось захватить главную Пулковскую высоту и прорваться на Международный проспект? Или, наоборот, перед ним вставали картины ликующего, освобожденного от блокады Ленинграда?

Так или иначе, но какое-то время Жданов молчал, опустив свои покрасневшие от бессонных ночей веки.

Потом открыл глаза, как-то настороженно посмотрел на Воронова и спросил:

— Как дела на Западном фронте, Николай Николаевич? Как Москва? Ведь вы только что оттуда!

— Утешительного мало, Андрей Александрович, — сказал Воронов, понижая голос. — Немцы рвутся вперед. В полосе сорок третьей армии Резервного фронта им удалось овладеть Спас-Деменском и Юхновом, охватив нашу вяземскую группировку. Танковые соединения противника заняли Карачев и Брянск, — таким образом, армии Брянского фронта оказались рассеченными.

— Это мы знаем, — с горечью произнес Жданов.

— Ничего нового добавить не могу. Разве только то, что товарищ Сталин придает большое значение операции по деблокированию Ленинграда. Он убежден, что она, помимо всего прочего, скует значительные силы немцев и не даст Гитлеру возможности перебросить их под Москву.

Сказав это, Воронов умолк, размышляя, передать ли ему и другие слова Сталина — о том, что, если прорвать блокаду не удастся, в городе начнется голод. Но он не повторил этих слов, решив, что здесь, в стенах Смольного, напоминать об этом излишне.

— А каково положение в городе, Андрей Александрович? — спросил он.

— Тяжелое. Очень тяжелое! — сказал Жданов. — Особенно с продовольствием. Вы потом встретитесь с Павловым, он расскажет подробнее. Скажу лишь, что мы приняли решение снова снизить нормы выдачи продовольствия. В третий раз! В город ведь съехались десятки тысяч людей из оккупированных районов области… Что же касается военной обстановки, то основные бои идут на «пятачке» у Невской Дубровки. Плацдарм на левом берегу мы держим, но уже ясно, что имеющимися там силами прорвать блокаду невозможно. Трасса, по которой мы получаем продовольствие и эвакуируем население, сейчас действует с большими перебоями: на Ладоге непрерывные штормы, не говоря уже об обстрелах и бомбежках. Враг хочет задушить нас голодом, это всем ясно. Но теперь… — Жданов резко встал и потряс листками бумаги, которые так и держал в руке. — Теперь все будет иначе!

— Я бы хотел доложить некоторые подробности планируемой операции, — сказал Воронов.

— Да, да, конечно! — воскликнул Жданов. — Впрочем… одну минуту.

Он нажал кнопку звонка и сказал появившемуся секретарю:

— Срочно попросите ко мне Федюнинского, Васнецова — словом, всех членов Военного совета, кто на месте. И чаю, — крикнул он уже вдогонку секретарю, — всем морского, крепкого чая!

Через несколько минут находившиеся в Смольном члены Военного совета фронта собрались в кабинете Жданова.

Едва дождавшись, пока все расселись за длинным столом, на котором лежали карты, и официантка из смольнинской столовой, расставив стаканы с чаем, ушла, Жданов с необычным для него в последнее время подъемом, звонким, как в былые времена, голосом сказал:

— Товарищи! Генерал Воронов, которого все вы хорошо знаете, прибыл к нам в качестве представителя Ставки. Перед вылетом он виделся с товарищем Сталиным и привез приказ… Впрочем, товарищ Воронов сейчас все расскажет сам. Вам слово, Николай Николаевич!

Воронов встал. Взгляды всех присутствующих были устремлены теперь на этого высокого человека с генеральскими звездами в ромбообразных петлицах.

— Товарищи, — сказал он, — Ставка приказывает…

Воронов на мгновение умолк, потому что ему показалось, что голос его звучит неуместно торжественно, и повторил уже спокойнее, суше, но делая ударение на каждом слове:

— Ставка приказывает провести большую наступательную операцию с целью прорвать блокаду Ленинграда… Разрешите карту юго-восточной части фронта.