У японцев были грандиозные планы на будущее Шанхая после их окончательной победы. Они видели город как нечто гораздо более величественное, нежели один из колониальных форпостов; Шанхай должен был стать жемчужиной того государственного образования, которое они упорно не хотели называть Японской империей. Японские градостроители обсуждали несколько вариантов развития крупнейшего порта Азии в неминуемо славном будущем, где Япония будет единственной сверхдержавой континента. Кто-то призывал продолжить строительство альтернативного Бунду центра китайских националистов в Цзянване. Другие хотели сравнять с землей иностранные концессии и промышленный район Пудун, чтобы превратить оба берега реки в ультрасовременный мегаполис, связанный воедино сетью мостов и широких скоростных дорог. Императорские чиновники прогнозировали, что к 1950 году японское население Шанхая достигнет 300 тысяч человек22. В конечном счете хвастливые оценки японцев оказались не более точными, чем проводимые шанхайландцами 1920-х годов исследования рынка недвижимости, которые обещали к середине века «растущее число иностранных обитателей со всех концов света»23.

Мечты о японском господстве над Азией рухнули, когда американцы сначала оттеснили императорские армии на родные острова, а затем добились их безоговорочной капитуляции, сбросив атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Сразу после войны американские войска заполнили Шанхай, который, благодаря своей исторической роли главного перекрестка Восточной Азии, стал основным перевалочным пунктом для отправки подразделений домой с тихоокеанского театра военных действий. Оказавшись в окружении небоскребов Бунда и неоновых огней Нанкинской улицы, солдаты из Нью-Йорка и Чикаго чувствовали себя уже почти дома; парням же из сельской глуши вроде Арканзаса или Айовы, которые были уверены, что вся Азия похожа на незатронутые западной цивилизацией тихоокеанские атоллы, где они воевали, Шанхай казался чудом – это был самый большой город, который они когда-либо видели.

После поражения Японии Чан Кайши и его националисты снова овладели Китаем и впервые получили контроль над всем Шанхаем. Но война для Китая не закончилась. Националисты и коммунисты, которые оставили свои разногласия ради общей борьбы против японских «низкорослых бандитов»24, снова принялись сражаться друг с другом за власть над самой крупной по населению страной мира. Как раз в этот момент началась холодная война между американским и советским блоками, поэтому националистам как оплоту против коммунистов Мао была обеспечена американская поддержка. Коммунисты же, в свою очередь, пользовались безоговорочной популярностью среди сельского населения, не забывшего их доблестное сопротивление японцам.

Националисты недолго продержались у власти. Их экономическая некомпетентность привела к бесконтрольной инфляции и безработице. Там, где еще десять лет назад находился ведущий финансовый центр Азии, теперь шла меновая торговля товарами первой необходимости. Иностранные бизнесмены, которые всегда были основными игроками шанхайской экономики, принялись обналичивать свои активы и уезжать из города. Многие вернулись «домой» – в страну, гражданами которой они формально являлись, но которую, зачастую, никогда не видели. Сэр Виктор Сассун, всегда прежде всего ценивший комфорт, пренебрег своими родовыми гнездами в Багдаде и Бомбее, а также юношескими пенатами в Англии и в 1948 году переехал прямо на Багамы.

На следующий год, когда из глубины страны на город надвинулась миллионная армия Мао25, шанхайские банкиры поступили как всегда: они заключили сделку. Шанхайская элита заплатила Народно-освободительной армии, чтобы та вошла в город без кровопролития. Хотя утонченные шанхайские горожане и крестьяне армии Мао таращились друг на друга в полном недоумении, захват капиталистического сердца Китая коммунистами 27 мая 1949 года был на удивление бескровным. Мао давно сулил своим крестьянам, что в Шанхае они будут спать в небоскребах. Власти выполнили это обещание, реквизировав несколько высоток во французской концессии под казармы, где солдаты размещались по очереди. Вскоре по Шанхаю начала ходить апокрифическая история про расквартированного в высотке рядового, который, будучи не знаком с европейскими удобствами, мыл свою чашку для риса в унитазе.

Хотя большинство китайских предпринимателей думали пересидеть коммунистов в Шанхае, некоторые все же бежали. Современная шанхайская писательница Линн Пан вспоминает, что, когда город пал, ее отец, строительный подрядчик, чья фирма построила несколько многоквартирных домов в стиле ар-деко во французской концессии (в том числе и здание Picardie, где размещали солдат крестьянской армии), был в деловой отлучке в британском Гонконге и просто не вернулся домой. Однако многие зажиточные китайские семьи беспечно продолжали жить своей буржуазной жизнью в теперь уже коммунистическом городе.

Даже после того как в октябре 1949 года Мао официально объявил о создании Китайской Народной Республики (КНР), в Шанхае конфисковывалось имущество одних только американцев, что было местью за их поддержку националистов. Несмотря на революцию, многие из нескольких сотен британцев, переживших период экономического хаоса националистического правления, не снялись с насиженных мест. «Мы останемся в Шанхае, пока это возможно, – заявил британский генеральный консул. – Шанхай для нас не просто удобное место для бизнеса, это наш родной дом»26.

Как и в случае с высотками во французской концессии, новые коммунистические власти весьма избирательно подходили к национализации, отдавая предпочтение той недвижимости, захват которой имел наибольший пропагандистский резонанс. Шанхайский конноспортивный клуб, куда долгое время пускали только белых, был превращен в Народную площадь: так крупнейшее в Международном сеттльменте общественное пространство впервые стало открытым и бесплатным для всех желающих. (А букмекерство было запрещено как пережиток капиталистического прошлого.) Коммунисты реквизировали и необарочную громаду Банковской корпорации Гонконга и Шанхая (HSBC) на Бунде, разместив там муниципальное управление. На шпиле над куполом установили красную звезду. Подобные косметические переделки претерпели и другие здания Бунда. Создавалось впечатление, что новые власти Шанхая решили, будто революция заключается в том, чтобы повесить на капиталистическое здание красную звезду и назвать его коммунистическим.