Наблюдая, как коммунизм рушится в Восточной Европе, а затем и в самой России, руководители КПК осознали, что удержать власть они смогут, только обеспечив быстрый экономический рост благодаря иностранным инвестициям. Модернизация Шанхая стала отныне центральным проектом партии. «До освобождения, – писал в своих мемуарах смещенный Генеральный секретарь Чжао Цзыян, – Шанхай был самым высокоразвитым мегаполисом в Азиатско-Тихоокеанском регионе, более современным, чем Гонконг, не говоря уже о Сингапуре или Тайване. Но спустя пару десятилетий Шанхай стал захудалым городом, оказавшись далеко позади и Гонконга, и Сингапура, и Тайваня. И тогда люди стали задаваться вопросом: “А в чем, собственно, преимущества социализма?”»9 Только превратив Шанхай в витрину авторитарной модели развития, партия могла подтвердить свое право на власть. Подобно тому как англичане считали, что архитектурное великолепие Бомбея поможет им укрепить свое колониальное господство в Индии, руководители китайской компартии решили, что, превратив Шанхай в самый футуристический город в мире, они сделают популярной систему, называемую ими «демократической диктатурой народа».

Скорости и эффективности, с которой коммунистические власти трансформировали застрявший в прошлом Шанхай в город будущего, суждено было потрясти весь мир. Горожане, которые еще двадцать лет назад добирались на полуразрушенные заводы на велосипедах, теперь ездили в новый международный аэропорт на самом быстром поезде на планете. Бараки и хижины уступили место застройке, в которой было больше небоскребов, чем на Манхэттене. Перестав беспокоиться о каждом урожае риса, шанхайцы теперь имели среднюю продолжительность жизни выше, чем в Америке10. Глядя на Шанхай, массы в китайской глубинке наконец получили доказательства того, что громогласно декларировал, но так и не смог подтвердить на практике едва пришедший к власти Мао Цзэдун: «Китай встает с колен». Миру снова приходится считаться с агрессивным и уверенным в своих силах коммунизмом – безжалостно эффективной системой командного управления, где люди творят чудеса, молча выполняя указания начальства.

Чжу Жунцзи, заложивший фундамент нового Шанхая, как и все прежние авторитарные строители городов, обладал инженерным складом ума. Есть даже анекдот про то, как на обеде во время государственного визита в Австралию Чжу пошел в туалет и не возвращался так долго, что обеспокоенные хозяева пошли проверить, что случилось. Застигнутый с закатанными рукавами перед разобранным туалетным бачком, сконфуженный Чжу объяснил, что его так заинтересовала австралийская система двойного слива, что он не смог удержаться от того, чтобы как следует изучить ее устройство. «Нам в Китае тоже нужны такие туалеты», – заявил он на своем беглом английском11. Но главной страстью инженера-чиновника была, конечно, не сантехническая гидравлика. Он предпочитал строительные проекты фараоновских масштабов.

Вскоре после того как Дэн Сяопин дал добро на его план по устройству восточной Уолл-стрит, Чжу провел встречу с руководителями западных финансовых организаций на последнем этаже отеля «Мир» (бывшем Cathay) на Бунде. Там Чжу попросил банкиров взглянуть на Пудун, расположенный на другом берегу Хуанпу. Со спокойной уверенностью клинического безумца он объявил собравшимся, что невзрачная территория перед ними станет ведущим финансовым центром мира. «Там были только склады, лачуги и рисовые поля, – вспоминал присутствовавший на встрече воротила с настоящей Уолл-стрит. – И еще там жили люди. Я спросил у Чжу: “Что вы собираетесь делать с людьми?” Он просто сказал: “Мы их перевезем”».

И перевез. 300 тысяч жителей Пудуна были выгнаны из своих домов и переселены в многоквартирные высотки12. Однообразные панельные дома – самые примитивные комнаты, уложенные рядами в двадцать пять слоев, – были, конечно, неким улучшением жилищных условий по сравнению с лачугами старого Пудуна. Однако многие не желали покидать свои кварталы деревенского типа с их особым общинным укладом. Тех, кто оказался не в состоянии по достоинству оценить щедрость партии и правительства, выселяли насильственно с помощью вооруженной полиции и наемных головорезов. Нередко власти выключали в предназначенных под снос районах водоснабжение и электричество, чтобы побыстрей убедить тех, кто еще колебался. Всего в ходе реконструкции Шанхая был переселен примерно миллион семей13.

Новые блочные многоэтажки совсем не походили на ультрасовременный район, которым должен был стать Пудун через несколько лет. Пока что дома для переселенцев напоминали новостройки Восточной Европы 1960–1970-х годов, когда вместо строительства жилья Китай был занят культурной революцией. Однако Чжу видел Пудун отнюдь не упражнением в улучшении жилищных условий в стиле СЭВ. Реальной целью расселения была зачистка территории для нового частно-государственного строительного проекта – первого в Шанхае после революции. В результате вертикального размещения тех, кто был разбросан по горизонтали, освободилась земля, которую власти начали сдавать в аренду состоятельным застройщикам, многие из которых базировались в Гонконге или на Тайване. Эти договоры принесли правительству значительные средства, которые были пущены на строительство самой крупной городской инфраструктуры в мире, в том числе нового международного аэропорта, связанного с финансовым районом линией поездов на магнитной подушке, системы метро больше, чем в Нью-Йорке или Лондоне, и множества мостов и тоннелей, связавших исторический центр Шанхая в бывших иностранных концессиях и новый финансовый центр в Пудуне. За первое десятилетие строительства Пудуна китайские власти потратили на его инфраструктуру более 10 миллиардов долларов14.

С той же легкостью, с какой чиновники перевезли из Пудуна людей, они перевезли в него компании. Отечественным финансовым корпорациям было достаточно соответствующей команды. Вскоре вдоль набережной Пудуна выросли небоскребы китайских государственных банков. Поскольку каждая компания хотела отметиться в общественном сознании узнаваемой шанхайской штаб-квартирой, башни Пудуна стали своего рода показом мод в области высотного строительства. «Это как женские наряды на оперной премьере», – рассказывал работавший в Шанхае немецкий архитектор. Главное – выделиться из толпы, быть уникальным, даже если для этого придется прибегнуть к эпатажу, излишествам или просто уродству. «В Шанхае клиенты ни за что не соглашаются на проект, который кажется им похожим на другое здание. Вот почему у города нет единого стиля», – объяснял этот современный шанхайландец.

Но тратить миллиарды на инфраструктуру без гарантии того, что в Пудун придут иностранные частные компании, было довольно рискованной стратегией развития. На критические заявления, что финансируемый государством строительный бум в Пудуне не оправдан рыночным спросом, преемник Чжу Жунцзи мэр Сюй Куанджи отвечал, что строительство Пудуна можно сравнить с покупкой костюма на вырост: берете на несколько размеров больше, а через несколько лет он уже впору15.

Для привлечения в Пудун зарубежных компаний китайское правительство предложило им налоговые льготы и разработало эффективную маркетинговую стратегию с участием архитекторов первой величины. В 1993 году был проведен международный конкурс проектов первого из трех запланированных в Пудуне сверхвысоких небоскребов. Западные и японские бюро представили свои варианты 88-этажной башни – в китайской нумерологии «8» считается самой благоприятной цифрой, поскольку «восемь» по-китайски звучит как «богатство». «Основная цель строительства этого небоскреба состояла в создании объекта, который вселил бы в потенциальных застройщиков уверенность, что район станет финансовым центром Востока» – пояснял Эдриан Смит, чикагский архитектор, который выиграл конкурс, несмотря на то что никогда не бывал в Шанхае.